«ШИЗА: три в одной» (16-18 глава) Юлия Нифонтова

 

 

    В замок прибыли уже за полночь, Агр встретил весь Янкин отряд с восторгом:

– О! Я уже начал волноваться, а тут такой приятный сюрприз! Всегда мечтал иметь гарем! Спокойно, не разбегаемся, это шутка.

    Реакция Гели была не столь радужной. Девочка выглянула из свой комнаты, увидев в коридоре столько неизвестных особ, сначала не могла взять в толк, почему все они так похожи, но в тоже время совсем разные. Янка решила познакомить Гелю с новыми квартирантками замка:

– Познакомься, Геля, всех этих дам зовут Яна. Но для удобства мы договорились так: Это Орешка, это Дива, а это твоя ровесница Яночка.

– Это что, твои неудавшиеся клоны, что ли? Да это ж ваще легкотня – выдуть двойника, и он будет точной копией носителя. Меня прям бомбит! Даже ребёнок может научиться!

– То-то ты нам уже продемонстрировала! О книгах по «Практической магии» можешь забыть! – вскипел Агр, припомнив её последнюю кровавую шутку с участием клона.

     Но Янка тихо тронула Агра за локоть, что означало «не кипятись», она решила не ссориться на ночь глядя. К тому же у неё были большие планы на Гелю и обострения отношений нужно было избегать. Со всей теплотой, на которую только была способна в отношении несносной девчонки, Янка принялась объяснять:

– Понимаешь, между примитивным клоном и настоящим воплощением разница такая же гигантская как, например, между допотопными деревянными счётами и новейшим компьютером. Клон способен делать набор простых действий. А воплощения, как бы тебе объяснить, это некие «версии тебя». Они знают всё, что знаешь ты, но у них развиты черты, которые ты могла бы развить, если пошла бы в определённом направлении. Они живут внутри тебя в твоём подсознании. 

– Правда? Тупа, я с вас ору (тупая, я смеюсь над вами – сленг), а по-моему, они теперь почему-то живут вовсе не в подсознании, а в нашем с Сашей замке! – Геля ехидно хмыкнула и, не дослушав Янкины объяснения, удалилась восвояси, нарочито громко хлопнув дверью. 

– Геля остаётся Гелей, – заметила она своим подругам, те лишь понимающе кивнули.

    Орешка поселилась в сторожевой башне и решила нести бессменную боевую вахту, охраняя покой обитателей. Дива обошла почти все жилые комнаты замка и остановилась на самых шикарных апартаментах недалеко от купальни. Ей импонировала кровать с балдахином и огромные портреты каких-то королей в высоких париках, оформленные в массивные золочёные рамы. Яночку поселили в маленькой уютной комнатке по-соседству с Гелей.

 

    Все три Янкиных воплощения очень быстро адаптировались к новым условиям. Орешка сопровождала хозяйку в дневных поисках Лёнчика, а в ночь выходила с той же целью с Агром. Дива полностью погрузилась в хозяйственные дела и называла это «вести дом». Ведение дома в основном подразумевало под собой составление меню и корректировку действий клона-бабушки на кухне. Все трапезы теперь по настоянию прелестницы обязательно были совместными. Всё остальное время она посвящала тщательному уходу за собой, физическим упражнением и обновлению замкового декора. Больше всех от неё, конечно, доставалось бедняжкам сатирам, которые постоянно перестилали и стирали постели, перевешивали портьеры, двигали мебель, разбивали клумбы и всё под чутким руководством придирчивой Дивы. 

    Однако же главная миссия возлагалась не на боевую подругу или прекрасную леди, а на малышку Яночку. Да, пожалуй, это была изощрённая хитрость, использовать десятилетнюю девчушку как двойного агента. Но выхода не было, Янка подозревала, что в ситуации с Лёнчиком виновна именно Геля, и никто иной. Давить на озлобленную девчонку было бесполезно. Ну, не пытать же злючку, в конце концов, обожаемыми ею игрушками, типа щипцов для вытягивания кишок с борта какой-то там пиратской шхуны.

    На удивление, план сработал. Хоть маленькая Яночка и была похожа на своё взрослое воплощение, но истосковавшаяся по общению со сверстниками Геля пошла на контакт и теперь день и ночь не расставалась с новой подругой. Одногодка понимала её и, конечно, была ближе и милее, чем все эти непонятные взрослые. 

    Началось с того, что Геля подарила девочке игрушечную медную трубу, и теперь они гоняли по многочисленным коридорам и закоулкам замка. В их игре «Прятки с трубой» вадящему нужно было не только найти спрятавшегося, а незаметно подкрасться и громко дунуть в трубу, желательно прямо в ухо. Высшим пилотажем считалось именно напугать громким звуком ничего не подозревающего игрока. И хоть шалуньи производили много шума, но Янка нарадоваться не могла. Геля оставила их с Агром в покое, и это было прекрасно. 

    Янка провела в замке две недели, в реальности прошло два дня: суббота и воскресенье. Выходные заканчивались. Дальше растягивать время было уже нельзя. Необходимо было показаться в училище. Янке оставалось погостить в замке горгула всего сутки.

    До появления Яночки, совместные прогулки с Агром и Гелей были совершенно невыносимы из-за её демонстративного поведения. Она перебивала, не давала Янке говорить с горулом, изо всех сил борясь за внимание обожаемого Саши. Девчонка висла на нём и заставляла бесконечно играть только с ней, вызывая в Янке бессильную злобу и ревность. 

    Как только Янка пыталась заговорить с Агром, сзади на него напрыгивала Геля, обычно, скорчив персонально для Янки отвратительную рожу, и дразнила, высунув язык. Агр, конечно, этого не видел и, забавлял свою милую малышку. Особенно девочке нравилось, когда горгул брал её на руки и взмывал в небо на своих сильных крыльях. 

    Теперь их прогулки проходили совершенно по-другому. Девчонки, Геля и Яночка, прятались от всех и предпочитали играть только друг с другом. Лишь иногда вдвоём они шутливо нападали на горгула, а он догонял их, кружил, дурачился, веселясь и смеясь, как мальчик-акселерат. С появлением Яночки жизнь в замке становилась сносной даже в присутствии Гели. 

    Особенно Янка была рада за Агра. До его инициации оставалось не так много времени, а после обряда вход в замок, где живут люди, ему будет закрыт. Девушка узнала это совсем недавно, и теперь сердце её плакало не только из-за Лёнчика, но и из-за того, что придётся проститься с Агром на неопределённое время. Она наблюдала, как настороженно и даже агрессивно относятся к нему окружающие, и это убивало веру в лучшее.

    Однажды на поиски Лёнчика они отправились втроём: Янка, Агр и Орешка. Дело было ночью. Дорога завела их на один из круглосуточных тёмных базаров, на котором они ещё не бывали. Янка показывала торговцам и покупателям магического товара фотографию брата. Они рассматривали, некоторые хотели помочь, но никто ничего определённого сказать не мог. 

    На оживлённом ночном рынке торговали не только маги, коих можно было отнести к человеческому виду, но и зеленокожие горбоносые ведьмы, словно взятые со съёмок голливудских сказок. Шустрые сатиры и фавны, в основном в качестве прислуги, тащили тюки и тележки за своими зажиточными господами. В отделе морских деликатесов торговлю вели две полногрудые русалки, сидя в больших дубовых бочках и поедая мороженое с запахом кильки. 

    В киоске с вывеской «Вкусные сумерки» статная вампирша торговала кровью, словно соком. В огромных колбах в виде перевёрнутых конусов с маленькими кранами внизу, по торговой моде советского образца плескались не томатный, яблочный и берёзовый соки, а кровь разных групп. Какая-то драгоценная, особо-редкая кровушка стояла на прилавке отдельно в стеклянном графинчике. Увидев горгула, белокожая продавщица весьма оживилась: «Подходи, милый! Первая отрицательная есть. Свежая! Только сейчас завезли!» Янка с подозрением вопросительно посмотрела на Агра. Он отмахнулся: «Потом расскажу».

    Но когда они зашли в элитные ряды, где торговали дорогим магическим товаром, отношение к её возлюбленному резко изменилось. Янка просто кожей почувствовала это. Один горбатый колдун, усыпанный разнокалиберными бородавками, что предлагал учебники магии по сниженным ценам, увидев Агра, просто взбеленился. Не скрывая брезгливости, он громко гаркнул:

– Глаза в землю, горгул!!!

    Янку поразило, с какой уверенностью в собственной правоте это было сказано. Орешка уже хотела было наставить на противного старикашку верный калаш, но Агр остановил её. 

    По дороге домой горгулу наконец-то пришлось объясниться. Из его сумбурной и сбивчивой речи удалось выяснить, что после инициации он обречён влиться в стаю себе подобных, которые даже в магическом мире считаются особо опасными и непредсказуемыми существами. Поэтому окрик горбуна был правомерным, это всё равно что вести в толпе собаку бойцовской породы без намордника. Дед просто не знал, что Агр ещё не прошёл инициацию. Да и действительно, смотреть другим в глаза горгулу нельзя, это провоцирует в его породе вспышки неконтролируемой агрессии. После обряда это именно так и будет. Поэтому его виду покидать горгулью колонию не приветствуется, за это можно схлопотать наказание: несколько суток заключения в Тёмной башне. 

    Да и сама инициация, как оказалось, процедура весьма неоднозначная. После этого «обряда перехода» Агр потеряет личность и станет настоящим горгулом уже не только внешне, но внутренне. Агру предстояла так называемая «Перевоплощающая трапеза», при которой необходимо вкусить плоть врага. На этот случай в «леднике» – продуктовом погребе − хранилось несколько освежёванных туш неких враждебных чудовищ, с коими хозяин замка разобрался ещё будучи человеком, в старые добрые догоргульские времена. Но от того, как пройдёт инициация, зависело будущее горгула. Он мог остаться на самой низкой ступени иерархии, если просто в ночь Большой Луны в тот момент, когда час быка переходит в час волка, вкусит вот такой заранее заготовленный «деликатес». 

    Но если горгул отведает живой плоти и крови врага в ходе сражения, то он уже будет считаться высшей кастой. Тогда ему будет позволено на какое-то непродолжительное время периодически жить у себя в родовом поместье, в своей семье. А удаляться в горгулью пещеру и жить там придётся лишь два раза в год, пережидая опасные периоды «обострения бешенства», когда, не ровен час, в порыве звериной страсти может не справиться с собой и нанести увечья родным и близким.

    Существовала ещё одна, пожалуй, самая редкая и счастливая кастовая ступень горгулов. Это те, кто не только принял бой с врагом и вкусил его плоти, но и одолел высшее магическое существо – служителя адского жерла. Тогда счастливчик становился свободным. Такой обретал власть не только над своей звериной половиной сущности, но и вся колония одноплеменников переходила к нему в беспрекословное подчинение. Однако же все знают, что служители Ада практически неуязвимы и бессмертны. Поэтому за последние тысячелетия свободных горгулов, этаких баловней судьбы, не наблюдалось и в ближайшем будущем их появления ожидать не приходилось. 

    Для церемонии инициации в качестве Перевоплощающей трапезы на священной горгульей горе уже был заполнен загон с разного рода злобными мистическими существами. На вид многие из них были действительно ужасающи, но имелись и те, одолеть которых было вполне по силам молодым горгулам. Хотя, конечно, увечья, переломы конечностей, крыльев, рогов были на таких мероприятиях не такой уж редкостью. Всё это было рассказано Агром в темноте перед воротами замка. Входя в дом, Янка уже надеялась, что известие о предстоящей Агру опасной битве невесть с кем будет последней неприятностью на сегодня. Но не тут-то было.

    Стоило лишь Янке, Агру и Оршеке зайти в прихожую, как к ним навстречу с криком выбежала маленькая Яночка, которая, по-видимому, уже долго ждала их возвращения: 

– Я знаю, знаю, где Лёнчик!!!

    Тёмный замок отозвалась эхом, повторяя детским голоском: «Лёнчик, Лёнчик». По стенам с небольшой задержкой одновременно вспыхнули факелы, осветив удивлённые вытянутые лица вошедших. Повисла напряжённая пауза.

    Прихожая была оформлена в восточном стиле, где напротив друг друга сидели в позе лотоса многорукие индуистские богини из чёрного камня. Над арочным проёмом в тёмно-фиолетовом бархатном футляре за пуленепробиваемым стеклом поблёскивало фамильное Разящее копьё. Широкая лестница с перилами из красного дерева вела на второй этаж. На верхней площадке лестницы белело сразу два маленьких силуэта в длинных ночных рубашках. Яночка кинулась к вошедшим, быстро перебирая ногами массивные ступени.

– Предательница! – словно холодный камень кинула в спину подружке Геля.

– Он в холодильнике для воплощающей трапезы! Это она так сказала, – не обращая внимания на обидное слово, сообщила малышка.

    Взрослая Янка с удивлением заметила, что лицо у Агра просто перекосило, такого ужасного выражения она ещё никогда не видела. Кровь отхлынула от лица, и оно стало серым. Он сжал кулаки, взгляд его стал страшен – на миг в его глазах промелькнуло что-то звериное: «Я, кажется, догадываюсь теперь, где Лёнчик. Но если это так…» 

– Пойдёмте, пойдёмте быстрей! – схватив горгула за край плаща, Яночка настойчиво потянула его на кухню. 

    Клон бабушки, сидя на маленьком стульчике, мирно дремал у печки. Они прошли мимо, не разбудив кухарку. Спускаясь по винтовой лестнице Янке с каждой ступенькой, становилось страшнее: «Что там? Жив ли Лёнчик?» Впереди с факелом в руке бесстрашно шёл Агр. Наконец, они оказались в холодном помещении, в котором стояли большие и маленькие ящики с овощами, присыпанные песком, на страшных крюках висели ободранные мясные туши. Деревянные настилы были заставлены рядами из брусков напиленного льда, а в воздухе на высоте примерно полутора метров парили точно такие же льдины. Парящий лёд, однако, слегка светился в темноте и был окутан голубоватым сиянием. Лёнчика нигде не было.

Яночка забеспокоилась и, дёргая горгула за плащ, поинтересовалось срывающимся на писк голосом:

– Здесь должна быть ещё комната. Геля говорила про комнату с огромным зеркалом! 

    Ничего не ответив, Агр порывисто направился к большой кованой двери в глубине подвала. Янка и Орешка еле поспевали за ним, отталкивая от себя противные холодные мясные туши, что качались на крюках, норовя задеть лицо. 

    За металлической дверью находилась небольшая комнатка с полностью зеркальной стеной. Четверым вошедшим было тесновато находиться в ней. Никого, кроме них, в крохотном помещении не было. Ну что ж, очередные дикие фантазии и жестокие шутки сумасбродной Гельки. Немного потолкавшись, оглядев все углы и разочарованно вздохнув, они повернули назад не солоно хлебавши. 

 

 

     Лишь Яночка демонстративно уселась на маленький пуфик, составлявший единственный предмет мебели этой комнаты. Девочка ни в какую не собиралась покидать ледник. Обхватив себя руками, она ощутимо дрожала то ли от холода, то ли от нервного возбуждения. Янка и Орешка уже стояли в дверях. Горгул подошёл к малышке, собираясь попытаться уговорить капризницу.

– Понимаешь, люди иногда обманывают. А Гелю я обязательно накажу. Пойдём!

– Нет! Она точно говорила, по секрету! Про подвал, про летающий голубой лёд, про комнату с огромным зеркалом! – упорствовала девочка.

    Вдруг дрожащее пламя факела в руке Агра осветило тёмное зеркало, почти коснувшись его. В верхнем углу зеркального стекла отражалось то, чего не было в комнате. Голубой ледяной блок парил в воздухе почти под самым потолком. Однако этот лёд существовал лишь внутри зеркального пространства. 

    Внутри льда Янка увидело нечто такое, что заставило её закричать каким-то дурным чужим голосом, от которого, кажется, струхнула даже бесстрашная Крепкая Орешка. Не помня себя от отчаяния и горя, Янка подошла к зеркалу, указывая на плавающий в зазеркалье лёд. Внутри ледяного бруска был впаян свернувшийся в позе зародыша Лёнчик. Он был похож на крохотного жалкого комарика, что навеки завяз в доисторической смоле, со временем превратившейся в янтарь. 

    Реакцией на увиденное стала тяжёлая растянутая пауза, которую нарушил выкрик маленькой Яночки:

– Я же говорила, а вы мне не верили!

    Предваряя все вопросы и слёзы, Агр первым делом решил успокоить Янку:

– Подожди, Яна, не истери! Ещё не всё потеряно, – с этими словами, Агр протянул руку, которая вошла прямо в зеркало, как сквозь ртутное желе. 

    От его руки пошли по всей зеркальной поверхности круги, словно от брошенного в воду камня. Найдя торчащую изо льда невидимую верёвочку, горгул потянул за неё и прямо из зеркала в тесное помещение комнатки вплыл прозрачный сияющий голубым ледяной брусок с бледным мальчиком внутри. Его беззащитное худенькое беспомощное тельце не подавало признаков жизни. Несмотря на заверения Агра, Янка не смогла сдержать эмоций, она подвывала, как плакальщица перед гробом покойного, и хотела обнять брусок, чтобы вероятно растопить его теплом своего тела.

– Не смей! – одёрнул её Агр. – Это лёд озера Коцит девятого адского круга. Ты можешь моментально замёрзнуть и впасть в анабиоз от одного прикосновения, а тогда нам придётся размораживать вас двоих, а это, поверь, совсем не простое занятие. 

 

    Потом они все вместе летели к бабушке на её островок. Легко, по воздуху плыл брусок с драгоценной «начинкой», горгул тянул его за верёвочку, как малыши возят за собой игрушечные машинки. Маленький страдалец, впаянный внутрь голубого светящегося льда, тихо плыл по небу навстречу своему спасению.  

     Удивительно, но бабушка не спала: «Будто ночью толкнул кто-то». Зажгла керосиновую лампу и чего-то ждала, сидя у окошка.Увидев внука закованного внутрь ледяной глыбы, старушка, всплеснув руками, тихо запричитала:

– Да, родимый ты мой пикунёнок! Да кто ж это тебя так?! 

    Затем, словно опомнившись, побежала хлопотать да топить баньку. Уродливые изменения в Саше бабушка словно вовсе не заметила и обняла его, как родного сына. Агр пошёл помогать ей: носить воду в бак, колоть дрова, расщеплять лучины, чтобы огонь в печи занялся быстрее.

    Вся обстановка бани была сохранена такой же, какой была при жизни бабушки. На бревенчатой стене висела стиральная доска и три берёзовых веника. На банный полок бабушка поставила жестяную ванночку. В такой, видимо, она купала ещё Янкиного папу, когда тот был маленьким. Светящийся брусок с мальчиком опустили в ёмкость и залили тёплой водой. 

– Ой! Это ж лёд-то – непростой! С самого адского донышка взят. Туда только самые-самые отпетые могут попасть. Ох, чую ктой-то тут совсем страшный замешан, – бабушка раздувала огонь в печи и рассказывала, словно сказку. – Ведь самый страшный адский круг – это не пекло вовсе, а вечный холод – Долина предателей. Вот они скрюченные там все в лёд-то и законопачены. А посреди вмёрз сам Повелитель зла о трёх головах. Он, значить, как в полусне, лишь гонит по миру три смертоносных ветра большущими своими крыльями нетопырьими.

– Какими?

– Нетопырьими, ну это значит, как у летучей мыши… только вот размеры его огромны, выше он всех самых высоченных домов, громадней самой высокой горы.

    Вошедший с охапкой дров горгул процитировал на память отрывок «Божественной комедии», где великий Данте описывал увиденного им на самом дне преисподней «Мучительной державы властелина», вмёрзшего в лёд по пояс:

 

 

 

     Бабушка ушла в дом и велела Янке следить за процессом оттаивания. Но сколько бы девушка ни подливала в ванночку тёплой воды, адский голубой лёд не поддавался, подтаяв лишь совсем немного снизу. Девушка, нетерпеливо суетилась и уже начала волноваться. 

    Наконец, в баню зашла бабуля, держа в руке обычный самошитый мешочек из простой холщовой ткани. В нём оказалась сушёная трава, попадались лепестки мелких голубых и красненьких цветов. Она с какими-то заговорами принялась сыпать сухие растения в ванночку и лёд стал буквально на глазах потихоньку сдаваться. Его таяние представляло собой странное зрелище: с поверхности воды собирались голубые переливающиеся перламутром пузырьки, похожие на мыльные и улетали прочь через открытую дверь бани в предрассветное небо. Процесс, видимо, обещал быть нескорым, и за ним взялась следить Крутая Орешка. Янка вышла на крыльцо и присела рядом с горгулом.

     В отличие от девушек, которые были полны надежды, он выглядел просто убитым. Янка прислонилась к плечу любимого:

– Ты чем-то расстроен? Ты такой ровно с того момента, как мы Лёнчика нашли. Ты что, не рад, что ли?

– Не говори глупости. Я просто не знаю, как расценивать поведение Гели.

– Ой, брось! Да она всегда была мерзавкой. И ты прекрасно об этом знаешь. Но как, как она сумела протащить на Грань живого человека, это под силу лишь настоящему магу и то не всегда получится… Слушай, а может, ей помогал кто-то?

– Меня другое волнует. Сам подлый план её. Понимаешь, я бы просто не простил себе… и она прекрасно понимала, что делала. Ей мало моего унижения. Недостаточно того, что я ношу эти огромные рога, перестал быть самим собой и скоро я, возможно, потеряю свою природу. Геля решила навсегда сделать врагами именно нас, тебя и меня. Этот план, похищение мальчика – это гадостная ревность, чтобы ты возненавидела меня бесповоротно. Горгулы периодически впадают в бешенство и в такой момент не помнят себя от ярости, вкусив живой плоти, они обновляют кровь и успокаиваются. 

– Да, я знаю, как психи в период сезонных обострений. Считай, что я уже почти такой же горгул. Знаешь, моей маме доктор сказал, что я шизофреник.

– Нет, это не про тебя. Горгулы, скорее всего, похожи на маньяков. Я решил сопротивляться своему расчеловечиванию, но никому из моих нынешних рогатых сотоварищей это ещё ни разу не удавалось. Удержаться в этом состоянии от зова живой крови невозможно. Я думаю, нет, я даже почти уверен, она хотела подсунуть мне в такой момент твоего брата. И от этой мысли у меня просто сердце останавливается. Я представил себе эту картину. Думаю, она бы все сделала, чтобы я загрыз мальчика. Не зря он хранился вместе с обрядовыми тушами. Скоро настанет моя инициация, мой первый раз. Я слишком люблю тебя, чтобы подвергать такой опасности. Я всё решил. После инициации мы больше не будем вместе.

– Нет! Значит, я тоже стану горгулом… или горгульей.

– Прекрати дурковать. Тебе придётся смириться.

– Никогда! 

    Они сидели на крылечке бабушкиной бани. Агр обнял Янку не только рукой, но и накрыл сильным тёплым крылом. В светлеющее небо улетали целые стаи голубых мерцающих пузырей, получившиеся из странного льда. Сибирская кошка Мома предприняла несколько неудачных попыток сцапать пузыри ловкой когтистой лапой, но те резко шарахались от неё, не желая быть пойманными, словно обладали разумом.

    Наконец, на пороге показалась Орешка, держа на руках порозовевшего спящего Лёнчика, завёрнутого в тёплое стёганное бабушкино одеяло. Янка вскочила вне себя от радости, ей хотелось прыгать и петь во всё горло, хотелось поскорее растормошить мальчика, увидеть его здоровым:

– Сколько он проспит? – спросила Янка у бабушки, которая обтирала батистовым платочком лицо внука.

– В тепле сутки, может, даже больше. Неси его домой, пока глаза не открыл.

    В эту секунду Лёнчик приоткрыл веки: «Бабуля…» Он блаженно улыбнулся и снова погрузился в глубокий сладкий сон выздоравливающего ребёнка. В эту минуту он показался Янке совсем маленьким, каким был годика в три-четыре. 

    Когда бывало особенно туго, Янка в мыслях частенько успокаивала себя тем, что всё происходящее на Грани – не правда, а только устойчивая иллюзия. Но история с Лёнчиком послужила конкретным доказательством того, что Грань порой реальнее и разумней, чем ей представлялось. Бабушка, наставляла:

– Вот прям сейчас и возвращайтесь. У тебя ж ещё учёба, не забывай. Ты ж у меня не пустошница какая-нибудь. Бери Лёнчика и бегите скоренько. А то вдруг здесь проснётся, испугаться может.

    Янка наскоро попрощалась и осторожно взяла брата с рук Орешки. Перстень без труда перенёс их с Лёнчиком в кладовку родной квартиры. Видимо, порталы пришли в норму, и Грань возвратила их туда же, откуда и отправляла. По возвращении в реальность, девушке стало гораздо тяжелее держать на руках десятилетнего мальчика. Не без усилий, но ей удалось перенести его в комнату, не разбудив. Янка осторожно уложила Лёнчика в кровать и поцеловала спящего ребёнка в обе румяные щёчки. 

    После происшествия горгул долго не мог уснуть и одиноко бродил по притихшему замку, гулко повторяющему его шаги. Дива блаженно спала, ничего не зная о случившемся. Орешка ушла в свою сторожевую башню нести бессменную службу. Сатиры уже проснулись и хлопотали по хозяйству. Только Гели больше не было ни в детской, ни в столовой, ни в зале, ни в библиотеке, ни в купальне. Её не было нигде, вместе с девочкой из шкафа в кабинете горгула вновь пропал первый том «Практической магии», а из прихожей исчезло золотое Разящее копьё...

 

 

 

 

     В своём художественном творчестве по предмету «Композиция» Янка после средневековых замков резко ударилась в изображение античности. Отныне на её картинах парили пухлые путти, извивались нереиды, выплясывали бесстыжие вакханки, а вдали от всех, на самой кромке обрыва, наигрывая на свирели, сидел одинокий белокурый горгул… 

    Магическое обучение тоже продвигалось. Оказывается, всемогущая Грань влияла и на земную реальность. Тётя Роза прислала Янке по WhatsApp ссылку на аккаунт некого мага Уграэля, как оказалось, его видеоролики по начертанию сигилл (Сигилла (от лат. Sigillum – печать) – символ или комбинация нескольких конкретных символов или геометрических фигур, обладающий определенной магической силой) вполне годились к применению. Покопавшись на youtube-канале этого совсем молоденького на вид блогера, удалось обнаружить несложные упражнения из начального курса «Практической магии». Его уроки по активации пентаграмм и возвращению порчи были весьма неплохого уровня. Жаль только, что подписчиков у парня было в разы меньше, чем у кучи невежественных аферистов, промышляющих ведовством в сети. Прав был Гапон, скептически заявляя, что Интернет – большая помойка. Действительно, всё аутентичное, ценное и по-настоящему подлинное отчего-то не входит в предмет любопытства массового пользователя. Янка каждую свободную минутку искала в смартфоне любимый контент и училась у юного мага Уграэля, который, похоже, знал толк в настоящем чародействе. 

    Она даже подписалась на его страничку ВКонтакте. Этот парень явно был «в теме», однако кто ему позволил выкладывать на всеобщее обозрение сакральные знания? «Надо бы познакомиться с господином Уграэлем поближе», – частенько думала Янка, но не решалась первой написать ему. Да и в самом деле, что она может сказать: ты, мол, пошто, сорванец, запретные заклинания разбазариваешь? А если он наглый и хамоватый, как большинство тех героев, что прячутся под никами, и ответит в стиле Цесарского: «Я твой антен труба качал!» Тогда разговор окончен, больше его на чистую воду не вывести.

    Дома всё было – слава Богу. Лёнчик из своих мистических приключений ничего не помнил. Пришлось только в его гимназию и в музыкалку объяснительные записки написать, якобы от родительницы: болел, мол, ребёнок. Открыть правду о том, что ученик проспал недельку закованным внутри ледяной глыбы со дна Ада, было бы честно, но весьма неосмотрительно и глупо. Мальчик вернулся к своей интенсивной учёбе, и его жизнь потекла по привычному руслу. С мамой Ирой отношения оставались странными.

    Как-то раз по дороге из училища домой Янка рассказала Оксане один не очень приятный эпизод из своей жизни. Считая эту добрую и мудрую не по годам девушку своей лучшей подругой, Янка иногда подкидывала ей «на разбор» реально неоднозначные моменты своей биографии. Маме Ире ничего подобного поведать было просто немыслимо. Всё закончилось бы истерикой и внеплановой госпитализацией дочери в психиатричку. После разговора с подругой становилось легче на душе, как после исповеди. Оксана могла разложить по полочкам любую проблему и всему старалась давать объективную оценку. В тот раз Янка рассказала о том, как летом перед зачислением в училище она чуть не стала жертвой изнасилования. Мысли об этом моменте часто тревожили её, не давая уснуть. Воспоминания не растворились в небытие до конца, оставив неистребимый омерзительный осадок. После бабушки и тёти Розы Большая Мать была единственным доверенным лицом. Выслушав внимательно, подруга наставляла: 

 – Яночка, полагаю, что если ты шаришься чёрт-те где, по каким-то тёмным улицам, садишься в машины к незнакомым мужикам, то риск быть избитой, ограбленной и изнасилованной в разы возрастает. Ну, а если ты, например, сидишь спокойно дома и пьёшь чай с родной любимой мамочкой, то этот риск неизменно стремится к нулю.

– Да ты что, Ксюша, с ума, что ль, сошла? Ты, наверное, просто плохо знаешь мою любимую мамочку. Поверь, в моём-то случае, всё как раз совершенно наоборот!   

    Оксана только рассмеялась в ответ. Янка понимала, что подруга клонит к тому, что во многих своих бедах она виновата только сама. Хотя нынче на маму Иру было грех жаловаться. Тигра (как частенько называл её за глаза папа), присмирела и домочадцев доставала по минимуму. После выписки из больницы она заметно изменилась, стала приторно-слащавой, слегка пришибленной, рассыпалась в любезностях, ластилась, словно пытаясь заслужить прощение. 

    Но для Янки это было сравнительно с тем, как бы о ногу тёрлась матёрая тигрица, прося ласки. Больше страшно, чем умилительно. Но ещё у неё проснулось новое незнакомое чувство – жалость к матери, которое особо обострялось в разлуке. Например, пока маман лежала в больничке, Янка старалась ходить к ней как можно чаще, постоянно думала о ней. Может, потому что чувствовала себя виноватой перед матерью. Ведь в больницу бедная женщина загремела отчасти и по вине дочери-ведьмы, живущей сразу в двух мирах.

    Ну вот, вроде бы всё должно быть хорошо, жизнь налаживается: брат дома, мама мурлычет, Саша (пусть и в экзотическом виде) но, по большому счёту, он с ней. Порой Янку даже охватывало острое чувство счастья. Однако, как только мама Ира вернулась домой, девушка поняла, что любовь к ней возможна лишь на расстоянии, а находясь рядом, та безумно раздражает. Казалось, будто женщина заполняет собой всё пространство квартиры, как эгоистичный кукушонок, выпихивая из гнезда других птенцов. Янке буквально не хватало воздуха. Приходилось изо всех сил сдерживаться, как только они оказывались с мамой в одной комнате. После очередной стычки по поводу неправильно повешенной на крючок поварёшки, которая, по мнению мамы Иры, должна висеть только на своём крючке, а не на каком другом, Янка твёрдо решила вернуться на съёмную квартиру. 

    Из уютного гнёздышка, которое они снимали вместе со Зденкой, девушке пришлось съехать. Теперь квартиру заняла первая в их группе семейная пара – чета Хромцовых. Зденка из-за беременности вынуждена была уйти из училища в академ. Скоро ожидалось рождение наследника великого живописца. Нежная его супруга из рода эльфов теперь почти всё время находилась по их прежнему с Янкой адресу. Без Зденки в группе стало грустно и как-то менее романтично, что ли. 

    Если бы старый портал был в порядке, то Янка спокойно могла поселиться в Сашиной квартире. Она дважды уже успела наведаться туда. Но портал по-прежнему не пускал её, чем заставлял метаться в догадках и подозрениях. Единственный вывод, который приходил Янке на ум: скорее всего, это проделки вредоносной Гельки. 

    Среда считалась у студентов-художников днём выброшенным из жизни. Это следовало из учебного расписания. Занятия по средам проходили в корпусе номер два. На самом деле, этим самым вторым корпусом была общага, но не вся, а только несколько кабинетов, плюс здание напротив – обшарпанная скульптурная мастерская с пристроенным к ней гаражом. С утра у жэпэошников (ЖПО – аббревиатура названия живописно-педагогического отделения художественного училища) числилось две пары скульптуры, а после обеда одна пара физры. В сентябре ещё стояли сухие тёплые деньки, и обычно спортивные занятия у студентов проходили на прилегающем к общежитию стадионе.

    Скульптурка, видимо, раньше тоже была частью неотапливаемого гаража, поэтому в ней всегда было холодно и неуютно. В больших грязных ваннах под обляпанным целлофаном хранилась глина для лепки. Периодически её поливали водой, не допуская высыхания, от этого на ощупь она становилась похожей на нечто мёртвое и осклизлое. 

    Сегодня по плану было завершение скульптурного мужского портрета, который студенты окрестили «башка на подставке». Однокурсники, нацеленные в недалёком будущем на штурм живописного отделения столичной академии художеств, к урокам скульптуры, мягко говоря, не тяготели. 

    Студенты уже освоили изготовление копий розеток и капителей, выпуклых масок античных богинь, которые все как на подбор обладали носом Храмцова. Теперь им предстояло вылепить объёмный портрет человека, сделав его максимально похожим. В качестве модели посреди мастерской на возвышении сидел суровый лысый дед с густыми сердито сдвинутыми бровями. Позади остались трудоёмкие стадии работы: накручивание проволочного каркаса на деревяшки, набивание болванки, поиск больших форм, оставалось покопаться в деталях. Но именно они-то в конечном итоге и выявляли, правильно ли построил работу начинающий ваятель, а главное, похож ли будет портрет. 

    Практически у всех ребят скульптурный портрет удался. Есть такие выигрышные для художественного воплощения натурщики с ярко выраженными крупными чертами, которые получаются всегда узнаваемыми. 

    Учителя скульптуры и анатомии мало радовали его служебные обязанности. Поэтому появлялся он в скульптурке крайне редко, за исключением последнего этапа работы, когда необходимо было выставить оценки, а впоследствии представить коллегам итог обучения «олухов». И это было крайне неприятным обстоятельством, испортившим день с самого утра. Преподаватель Мурат Закирович происходил из славной династии скульпторов, известных по всему миру. Любил работать уединённо в своей уютной мастерской в центре города. 

    Студентов, а в особенности студенток считал существами низшего порядка, высасывающими из него жизненные соки. Хотя этих самых соков в румяном полнокровном кудрявом великане было с лихвой. Характером Мурат Закирович обладал сложным и неуживчивым. Не ужился он даже с собственными обожающими его родителями. Однако ж нужно было весьма постараться, чтобы к середине жизни оказаться не в столичном модном вернисаже рядом с легендарным папой – главой династии скульпторов-монументалистов, а в заштатном городишке. Да ещё ко всему, прозябать на копеечной должности преподавателя всеми презираемой, как ему казалось, скульптуры и откровенно ненавидимой анатомии. На самом деле, конечно, всё было не так ужасно, как ему виделось. Но в те моменты, когда мнительность и обида на весь мир грызли и терзали его особенно злобно, Мурат Закирович уходил в длительный «творческий отпуск», что неизменно завершался лишь вызовом на дом доктора с капельницей.  

    В периоды, предшествующие туманному забытью, когда ежедневные выпивки ещё позволяли являться на работу, особо досаждало ему общение с женской частью мирового сообщества, а в особенности вверенной ему студенческой группы. В такие дни потомственный скульптор ясно осознавал только одно: все эти противные, тупые, ехидные девицы плевать хотели на скульптуру, на анатомию, а главное на все его старания и на него самого. Ведь знания и практические умения, которые он в них с таким трудом вкладывал, будут тут же забыты и похерены сразу же по окончании курса. И надо отдать должное проницательности учителя, отчасти он был прав. 

    С каким упоением мастер лепил бы сейчас или высекал из камня смешного доверчивого медвежонка, а, может, пару озорных мишек-братишек, или огромного медведя, нет всё-таки лучше всего – маму-медведицу с медвежатами. В конце концов, пластическое изображение любого представителя медвежьего семейства, которое ему всегда так великолепно удавалось. Он и сам напоминал большого неуклюжего косолапого шатуна, который ещё не до конца проснулся от зимней спячки. 

    Но вместо надёжного укрытия от жестокого непонятного мира в родимой берлоге-мастерской ему приходилось тащиться с больной похмельной головой в корпус номер два. Там слоняясь, будто гризли в клетке зоопарка, пережидать бесконечно растянутые академические часы под прицелами насмешливых взглядов беспощадных малолеток.

Гульнур из-за конфликта с возлюбленным Дедом пропустила занятия в среду на прошлой неделе, когда шла основная работа. «Да, а что?! Просто не пришла и всё, а пусть поволнуется. А то ишь, разбаловался!» – беззаботно решила миниатюрная гордячка. Однако ей самой пришлось горько пожалеть о своём легкомыслии. Несуразный огромный шар из глины отличался от почти завершённых работ однокурсников и никак не хотел поддаваться маленьким, почти детским ручкам Гульнур. 

    Можно было пойти привычным путём, обратиться к Тарасу, тем более они буквально вчера очень бурно и жарко помирились. Оставался всего час до сдачи работы! Но на помощь Деда рассчитывать не приходилось, потому как неотёсанный увалень и известный грубиян – «Мура Закилдырович» − неотлучно тёрся неподалёку. Обиднее всего то, что в другие дни он мог вообще не показываться в мастерской, а тут как на зло торчит, словно кость в горле. 

    С каждой минутой Гульнур расстраивалась всё больше. В её огромных детских карих глазах за круглыми очками предательски блестели слёзы. Она прекрасно видела, как невыгодно отличается сделанный ею портрет от скульптур одногруппников. Да и портретом его можно было назвать лишь с большой натяжкой. На работе девушки были лишь едва намечены глазницы. Глыба лба – чрезмерно выпукла, словно опухоль, что на потеху публике не преминул прокомментировать Цесарский: «Так вот ты какой, патриотизм головного мозга!» Да ещё и эти несуразные уши, прилепленные двумя толстыми варениками к раздутому глиняному черепу-уродцу. У всех ребят скульптурные головы в точности повторяли размеры головы натурщика, а у Гульнур глиняная башка получилась несоразмерно огромной и устрашающей.  

    Мурат Закирович с понурой неприкаянностью слонялся от одного рабочего станка к другому, с нескрываемой тоской взирая на глиняных клонов сердитой мужской головы. Наконец, не выдержав пытки учебным процессом, мастер ваяния и зодчества ретировался. В ту же минуту Тарас Григорьевич подскочил на выручку к возлюбленной Гульнур. Он, конечно, как мог, старался исправить ситуацию, но увы, время стремительно истекало, а портрет старика был ещё совсем сырым. 

    Измучившись с неподдающимся глиняным комом, девушка в крайней степени раздражения выместила всю свою нервозность на ненавистной болванке, наметив большим стеком лишь основные формы. Прочтение закостенелого сюжета получилось весьма авангардным, так как теперь скульптура состояла в основном из углов и плоскостей. В результате портрет представлял собой устрашающего вида оторванную голову инопланетного существа, в два раза превышающую привычные человеческие размеры. Лик его был поистине ужасен! Пришелец явно имел милитаристические цели в отношении обречённых землян, это можно было прочесть по его злобно изогнутым бровям, безгубому рту, искривлённому в презрительной усмешке, и носу формы клюва гигантского орла. 

     Безжалостный Цес втихаря подписал тонким стеком сзади на подставке со скульптурным портретом неопознанного инопланетного захватчика фамилию скульптора, якобы изваявшего сей шедевр, и название самой работы. Гордая подпись гласила: Гульнур Церетелли «Портрет мальчика, вытаскивающего занозу». 

    Пришло время оценки трудов. Ребята расставили по периметру мастерской свои столы-станки с глиняными головами. Перед началом просмотра работы оценил сам натурщик. Неприветливый критик с придирчивым вниманием осматривал частокол серых мужских голов. Портрет, выполненный Храмцовым, привёл сдержанного на вид старика в полный восторг: «Эх, вот бы мне на могилку такой памятник. Красота!» Зато подойдя к авангардной работе Гульнур, дедок скорчил брезгливую гримасу: «Эт что ж за страсть такая?! Квазиморда! Ужас!» Бедняжка Гульнур, услышав столь безапелляционный приговор, совсем упала духом. Она вжалась в угол, сняв вмиг запотевшие очки, отчего её раздетые детские глаза придали лицу душераздирающую незащищённость. 

    Наконец, с задержкой на двадцать минут, в мастерскую вернулся Мурат Закирович. Он успел поправить здоровье, а заодно и настроение чекушкой беленькой. Взгляд его заметно потеплел, а в движениях появилась вальяжная расслабленность. Всем, не глядя, он сходу вкатил по трояку, всё равно эти бездари большего не заслужили. От столь молниеносно и эффектно произведённой акции мщения, видя расстроенные вытянутые лица учеников, его настроение улучшилось до уровня «Мурат Всемогущий». 

    Он уже хотел было покинуть каторгу и обитель зла, как называл сие место, но вдруг узрел нечто совершенно невероятное. Подойдя к работе Гульнур, преподаватель впал в долгий ступор. Тут его, по-видимому, хорошенько торкнуло на старые дрожжи. Одновременно с облегчением похмельного недуга на него снизошло озарение и вселенское человеколюбие. Осоловевший взгляд мастера выхватил из расплывающейся реальности несомненный шедевр, смело интерпретирующий образ. Только по-настоящему творчески одарённый художник мог увидеть в простом бесхитростном дедульке – персону масштабную и поистине героическую. Скульптор на какое-то время онемел от нахлынувшего на него чувства высшего эстетического экстаза: 

– Вот оно! Во-от!!! Настоящее художественно прочтение! Не тупо копировать модель, а суметь разглядеть внутреннюю суть человеческой души, скрытую от всех – вот в чём сила настоящего таланта!!! Чьё?!

– Моё, – еле слышно мяукнула ошарашенная Гульнур и в ужасе спряталась за Тараса.

– Высший балл! Пять! С плюсом!!! – гаркнул Мурат Закирович и поспешно ретировался, пряча слёзы поверженного учителя, которого превзошёл его собственный ученик, точнее, что ещё невероятнее, – ученица.

    Ребята ещё немного постояли, пожимая плечами и переглядываясь, как бы вопрошая: а что это вообще было? Затем в том же недоумении, словно покоряясь судьбе и стоически терпя её удары, отправились на физру. Хотелось верить, что после этого урока, угрюмый скульптор-женоненавистник изменит своё мнение о бесполезности студенток в освоении великого искусства скульптурного портрета. 

 

 

 

 

    На самом деле прозрение Мурата Закировича произошло вовсе не из-за выпивки, а благодаря Янке. Ей просто стало жаль бедняжку Гульнур. Поэтому в тот момент, когда скульптор подошёл к её недоделанной работе, Янка решила просканировать мастера в лучах второго зрения. Вихревой поток в районе красной чакры у Мурата Закировича был залеплен тёмной негативной субстанцией. Янка просто направила на него золотой луч и очистила крошечный красный торнадо в районе копчика мужчины. 

    Энергетический вихрь, избавившись от мерзких пут, в благодарность, сию секунду завертелся с нормальной для здорового человека скоростью. Это совпало с великим прозрением мастера. У преподавателя сразу улучшилось не только настроение, но мировосприятие вдруг прояснилось. Негативные нашлёпки мнительности, злобы, неприязни исчезли, и он вдруг увидел, что мир прекрасен во всём его разнообразии. «Может, и пить теперь бросит, – подумала Янка, – и, дай Бог, женится, наконец».

    Студенты нехотя брели под начало учителя физкультуры Егора Николаевича, что представлял из себя ещё большего чудака, чем скульптор, недаром их связывала нежная и крепкая дружба. Однако вместо бега трусцой вокруг футбольного поля, учитель нагрузил студентов более важным и полезным заданием. Нужно было прибраться в недавно отремонтированном хранилище спортинвентаря. Заветный схрон физрука располагался на первом этаже общаги, рядом с входной дверью. Студентам предстояло расставить за перекладину у стены лыжи, что были свалены во дворе, как дрова. Их необходимо было протереть, рассортировать по размерам, подобрав к ним соответствующие лыжные палки и ботинки. Внутри кладовой девочки Нюся и Гульнур занимались сортировкой предметов более разнообразных: мячей, спортивных гранат, обручей, скакалок, и др.

    Сам тренер постоял полчасика, с деятельным раздражением приглядывая за никчёмными художниками, у которых при полной спортивной бесперспективности вдобавок оказалось, что ещё и руки растут не из положенного места. Лыжи падали, ботинки подолгу не могли обрести пару, а лыжными палками Цесарский с Арменом фехтовали за углом общежития, затеяв мушкетёрский турнир. Некоторое время физрук пытался руководить, направить, так сказать, процесс в деятельное русло. Он беззлобно покрикивал то на одного, то на другого бездаря. Показывал, куда и как нужно расставлять спортивный инвентарь. Но не выдержав удручающего зрелища того, как криворукие эстеты безуспешно пытаются закрепить ботинки в лыжные крепления, Егор Николаевич, в сердцах сплюнув, отправился в скульптурку навестить Мурата. Тот с утра жаждал подлечиться, а эта цель всегда их здорово сближала. 

    Занятие спортом, а точнее возня со спортивным скарбом, происходила перед общагой. Студенты постоянно сновали со двора в кладовую, потому входные двери в общежитие были открыты и зафиксированы кирпичом. Юные живописцы сидели, скрючившись, протирая ботинки тряпицами и закрепляя их на лыжах. В этот момент они напоминали колонию шимпанзе, что разбрелась по поляне полакомиться дикими ягодами. 

    Увидев, что физрук скрылся в скульптурке, Цесарский и Армен оставили фехтование, так как без угрозы быть пойманными суровым наставником это занятие лишалось романтической остроты. Мушкетёры решили присоединиться к основному боевому отряду, занятому сортировкой снаряжения. Как на беду, на пути охальника Цеса попался низкорослый и худенький Перепёлкин. Его вид сзади был столь соблазнительно миниатюрным и беспомощным, что Мишка не смог устоять от искушения. При взгляде на товарища ему пришла в голову идея новой каверзы.  

    Цесарский подошёл сзади к сидящему на корточках Перепёлкину, что тщетно пытался застегнуть лыжные ботинки, которые априори не подходили к выбранным креплениям. Прильнув к спине товарища и обхватив его, сцепил длинные руки у того под коленями. «С задней стороны бедра» уточнил бы Мурат Закирович, что слыл бездушным тираном не только в обучении ваянию, но и по предмету «Анатомия человека». Хулиган Цес сжал и без того низкорослого парня как пружину, превратив в какого-то карлика. Подняв его прямо перед собой, ступнями вперёд, Цесарский обездвижил бедного субтильного сокурсника, выставляя его полностью зависимым от недоброй воли оккупанта. Но и этого хохмачу показалось мало. Не унимаясь, он потащил живой груз по коридору общаги, бесцеремонно вламываясь в двери каждой жилой комнаты на этаже с наигранно наивным вопросом:

– Скажите, пожалуйста, а где здесь лыжи выдают?

    Ошарашенные такой наглостью братаны, только хлопали глазами, ведь формально пинал дверь ногами не Цес, а закованный в его подлые железные объятия бессильный что-либо изменить Перепёлкин. В свою очередь узник коварного захвата сначала пытался вырваться, потом громко орал и матерился, угрожая смертной карой. Но когда дело дошло до вышибания дверей женской половины, Перепёлкин вошёл во вкус. Он только обречённо похохатывал и упорно твердил: «Это не я, чесслово!» Застав перепуганных первокурсниц за обеденной трапезой Перепёлкин даже решил как-то оправдаться за свой нелепый вид, но от волнения перепутал буквы в словах и выпалил: «А у вас сар или сохоль есть?» 

    Со стороны могло показаться, будто долговязый немного придурковатый, но тем не менее, заботливый брат несёт младшего братишку, потому как ребёнку срочно приспичило сходить «по-большому». Вот и мечутся бедолаги, тыкаясь во все двери, в тщетном поиске туалета. Только вот из-за суматохи или по неопытности братья забыли спустить младшему штанишки. Однако, если бы они всё-таки не забыли про эту деталь, то страшно даже представить реакцию невинных первокурсниц на столь ошеломительное вторжение. 

    Эксцентрический дуэт вдоволь потешился над аборигенами общаги. Под конец шоу Перепёлкин даже решил не мстить вероломному захватчику, ведь они славно повеселились. Когда жилых комнат на первом этаже больше не осталось, клоунская пара решила передохнуть и присоединиться к дальнейшему разбору спортинвентаря. 

    Цесарскому, как натуре деятельной и предприимчивой, спокойно на месте никогда не сиделось. Поэтому, примерив лыжи и взяв в руки палки, он несколько раз пробежал в таком виде по коридору первого этажа. Лыжи громко шлёпали по деревянным половицам. Один раз у Мишки даже получилось удачно, оттолкнувшись палками, проехать небольшое расстояние, скользя по старому полу. При этом лыжник, видимо, самоотверженно рвался к финишу, истошно горланя на всю общагу дурным голосом: «Лыжню! Лыжню!!!» Ответом чемпиону были только сердито захлопывающиеся двери комнат да нелестные замечания по поводу его умственных способностей. Бедные жители первого этажа уже не чаяли, когда же, наконец, у этой беспокойной группы будущих преподавателей живописи закончится урок физической культуры.

 

    Работа близилась к концу. Лишь изредка Цесарский набрасывался на кого-нибудь из одногруппниц сзади, и уверяя, что, мол, у нас длинные руки, бессовестно щекотал. Особенно ему понравилось забавляться этим с Гульнур. Девушка не выносила щекотки, она кричала, вырывалась и хохотала, пока не начала громко икать. По этому поводу не преминул высказаться сегодняшний напарник Цеса по трюкам Женёк-Вулкан-Перепёлкин. Не просто студент, а ещё и фронтмэн группы «Зубы врозь», которая, надо заметить, в последнее время сильно тяготела к рэпу. 

 

 

    Удивлённо заметив, как вдруг раскатисто рассмеялся его вечно серьёзный и неулыбчивый друг Гапон, который раньше к беготне и хохмам в группе относился со сдержанным презрением, Перепёлкин тут же выдал:

 

 

    Музыкант после феерической проходки по этажу в виде живого придатка к Цесу был явно в творческом ударе и, не задумываясь, выдавал на-гора тексты новых хитов. Забава пришлась по вкусу всем, кроме Деда и, конечно, икающей Гульнур. Решив вступиться за возлюбленную, Дед прекрасно понимал, что словесная перепалка с Перепёлкиным или, тем более, с Цесарским окончится не в его пользу. Тарас Григорьевич действовал спонтанно и использовал то, что первое подвернулось под руку. В последние полчаса Дед занимался комплектацией хоккейной амуниции, поэтому подойдя к Цесу, он ловко натянул ему на голову хоккейный шлем и тут же ударил по нему клюшкой. Шлем потешно повис на Мишкиных розовых ушах. 

    Так как головной убор встретил неожиданную преграду в виде лопоухих ушей Цесарского, то наделся на голову не до конца. По этой причине звук получился, словно ударили по пустой кастрюле. Ребята дружно покатились со смеху. Посыпались предположения: там что, совсем пусто (?), мы так и знали, и т. д. В этом была доля злорадства, потому как обижен и высмеян Цесарским был практически каждый в группе, а некоторые неоднократно и систематически. Самому же ему редко перепадало становиться мишенью для насмешек. 

    Сей выпад со стороны Деда показался Цесарскому неоправданно грубым, поэтому в отместку он подбежал к кучке обмундирования, которым занимался Тарас Григорьевич, и ухватив связанные между собой хоккейные коньки, забросил их на ветку тополя. В этот момент из-за угла скульптурки показались друзья-преподы. Мурат Закирович о чём-то оживленно беседовал с физруком. Было понятно, что сейчас к группе вернётся Егор Николаевич. Времени для отмщения злобному Цесарскому у Деда не оставалось. Поэтому, не теряя ни секунды, отважный Тарас Григорьевич полез на дерево вызволять вверенные ему хоккейные коньки. От страха и волнения Дед мастерски совсем по-молодецки одолел высоту и даже дотянулся до коньков, но вот слезть не успел. 

    В этом дурацком положении – на дереве с коньками на шее пожилой староста группы был замечен преподавателем. Бывший тренер по лёгкой атлетике Егор Николаевич был весьма впечатлён увиденным. Во-первых, физрук даже не подозревал, что седой студент Бондаренко столь ловок, силён и не так безнадёжен, как он думал. А во-вторых, за каким чёртом тому понадобилось лезть на дерево, да ещё с таким утяжелением, как коньки? Однако ж к любой инициативе в двигательной активности среди этих малоподвижных изнеженных увальней Егор Николаевич относился с одобрением.

    Перепёлкин, раскочегарившись сегодня не на шутку, решил, что никто не объяснит ситуацию лучше, чем он. Поэтому пояснил происходящее так: 

 

 

    Тарас Григорьевич степенно, не роняя достоинства, слез с тополя, и, унося в кладовку последние вещи, наглядно показал Цесарскому его дальнейшую участь, зловеще резанув себя по шее ребром ладони. Бесстрашный Цесарский нарочито театрально изображая смертельный испуг, судорожно схватился за горло обеими руками и сдавленно прохрипел: «И вырвал грешный мой кадык!..»

 

 

    Пока Янка была занята своими магическими путешествиями по иным мирам, жениха у неё уводили прямо-таки из-под носа. Игорь Гвоздев решил, что раз Янка его бессовестно динамит, то он волен задружить с Большой Матерью. Та же в свою очередь, желая наказать любвеобильного Армена, участливо откликалась на Гвоздевские ухаживания. Их объединяла дружеская забота о душевном здоровье Янки. Как-то увидев Игоря во дворе училища, Оксана после дежурных приветствий спросила: 

– Слышал, Янкина мама в той же самой жуткой больнице лежала? 

– Так значит, у них это семейное, – вынес приговор Игорь, – чуть и меня не втянула в свою дурь!

– А ты можешь быть жестоким, – с грустью, отметила Большая Мать.

    Дни опустели, кроны деревьев постепенно становились прозрачнее. Дворы наполнило неповторимое осеннее благоухание: запах прелой листвы перемешивался с дымом. Теперь Игорь снова по вечерам ошивался в училищном дворике с той лишь разницей, что ожидал он теперь не столько Янку, а главным образом Большую Мать. Парень не прятался, наоборот, он пытался попасть на глаза бывшей возлюбленной, видя в этом особый смысл. По его мнению, он пытался выдернуть девушку из мира иллюзий и вернуть в реальность. В самой глубине души ему, конечно, нравилось вызывать ревность у дурочки, зацикленной на своих глупых выдумках. 

    Янка всё видела и понимала, но без признания Игорем существования Грани, всё их общение теряло всякий смысл. Тем более теперь, когда у неё снова есть Саша, пусть и в виде горгула. «Да пусть хоть в каком виде! Он всё равно навсегда будет любимым и единственным для меня!» – заключила Янка. Назрел момент решительного объяснения. 

    Когда возвращаясь из второго корпуса, девушка заметила на лавочке знакомый силуэт, она подошла, чтобы расставить все точки над «i».

– Игорь, я понимаю тебя. Ты просто не созрел, чтобы принять мою версию реальности. Я тоже не сразу приняла. Дело в том, что если ты продолжаешь отрицать то, что был на Грани, отрицать то, что ты видел наших кураторов в Башне Светлых, я вынуждена буду с тобой расстаться. Надеюсь, эти разногласия не помешают нам остаться в нормальных, на сколько это возможно, отношениях. Можешь ухаживать за Оксаной, можешь делать всё, что пожелаешь. Но только больше не считай меня, пожалуйста, своей девушкой. Это было лишь твоим заблуждением, и я снимаю с тебя эту обузу. Но если ты готов признать увиденное тобой на Грани как реальное, то, пожалуйста, не стесняйся и, не теряя времени, сообщи мне об этом. И тогда, уверяю тебя, твоя жизнь круто изменится.

    Игорь смотрел на Янку, как на чумную, явно осознавая, что та несёт полный бред. Он даже струхнул чуток, вдруг она возьмёт и укусит его за нос. А что ей будет? У неё и справка, поди, на все случаи жизни имеется. И что вы, мол, хотите? У пациентки острый приступ шизофрении. Так что оставайся парень без носа, а мы её немножко подлечим и снова отпустим, чтоб она на улице всех подряд перекусала. Вслух, однако, произнёс другое:

– Долго ты эту тираду заучивала? Не созрел! Версия реальности! Лишь твоим заблуждением! Раньше ты проще выражалась, – с плохо скрываемой обидой заметил Игорь.

    Словно не замечая его досаду, неожиданно Янка заговорила совсем о другом:

– Игорь, я тебя хочу попросить. Можешь ты сделать для меня одно дело? Ну, хоть в последний-препоследний раз. Я ведь целый день в училище. А тут просто очень-очень надо в ЖЭУ зайти. Узнать нужно по поводу Сашиной квартиры. Там большая задолженность по коммуналке накопилась. Разузнай, пожалуйста, что там да как. Может, они уже в суд подали? Пыталась звонить им вчера, а они мне сказали, что по телефону мы таких справок не даём. Ты скажи, что ты Агранович Александр Серафимович, просто паспорт забыл. Вдруг выйдет? Или, например, хочу, мол, эту квартиру купить, пришёл узнать, нет ли за ней долгов. Хорошо? Я просто не знаю, как это всё делается, и обратиться мне больше не к кому…

– Ладно уж, схожу завтра на перерыве. Адрес: улица Светлова, дом пятьдесят один «А», квартира номер семь. Помню ещё. Отзвонюсь, короче.

    Игорь повернулся и пошёл, не дожидаясь Большой Матери. Быстрый и резкий уход парня больше напоминал бегство. По его быстрому торопливому шагу и вдруг ссутулившейся спине Янка поняла, что ему больно. Сердце её сжалось от сострадания и жалости, но ничего исправить она уже не могла.

    В этот вечер Янка и Оксана с другими братанами, как обычно, ехали одним автобусом. В салоне состоялся привычный аттракцион с Цесарским в главной роли. Цес вновь истошно орал на весь салон, чтобы Большая Мать никого не подпущала к драгоценным грудям. Когда ему удалось занять сидение, резко прикинулся спящим, с храпом и бульканьем. Проходящему мимо Тарасу Григорьевичу он нарочито громко, как глухой глухому, объяснил: «Диду, я тоже ветеран Куликовской битвы, так что на ножках постой. Хрена с два я тебе место своё законное уступлю! Понял?!» После этой яростной тирады – вновь впал в слишком громкий сон. 

    Вместе со студентами этим же автобусом возвращался с работы их старый знакомец, излишне раскрепощённый натурщик Эдуард. За время своего недолгого служения искусству он успел поменять нескольких пассий из числа юных художниц, а нынче же удачно пристроился под бочок к одинокой скучающей преподавательнице дизайна, имеющей шикарную жилплощадь. Стал бывший стриптизёр основательным, деловитым и подумывал над открытием собственного бизнеса. Разведённая дизайнерша замотивировала молодого любовника тем, что обещала купить тому новенький Лексус. По этой причине мечты и чаяния Эдика в последнее время были посвящены именно автомобильной теме. 

    Озабоченный натурщик рассказал возмутительную с его точки зрения историю, которая должна была вскрыть социальные язвы в столь коррумпированной сфере, что связана с получением водительских удостоверений. Пройдя все мученические круги обучения, заплатив в загребущие гибэдэдэшные лапы немыслимые для скудного бюджета провинциального альфонса деньги, он наконец-то получил вожделенный документ. Каково же было разочарование, когда парень увидел в своей фамилии досадную ошибку, допущенную малограмотными служаками. Вместо «Вигандт» простые парни из службы дорожной безопасности написали, не слишком заморачиваясь, просто «Вигант», без всяких там «дт» на конце. 

    Но дальнейшая история из трагедии превращалась в фарс. Клокоча в праведном гневе, Эдик нервозно жаловался и возмущался одновременно:

– Ну, я психанул, конечно. Пришлось пошуметь в начальственных кабинетах. Не без этого. Говорю, что, мол, олухи ваши тупоголовые понаписали! Вы посмотрите, фамилию правильно не могут списать. Я, видите ли, ВиганДТ, а в моё удостоверение какой-то незнакомый мне господин вписан! Нет, и что вы думаете?! С таким-то скандалом, кое-как заставил их переделывать. Вчера прихожу за новым водительским, а там, знаете, что красуется?! Вот сами читайте! – натурщик выхватил из нагрудного кармана куртки документ и продемонстрировал его с тем яростным остервенением, с коим, наверное, разгневанный спортивный арбитр суёт под нос красную карточку зарвавшемуся футбольному хулигану. На пластиковом удостоверении заглавными буквами было впечатано: «ВИГАНДТ ЭДУАРДТ».

    Все, кто прочёл новую интерпретацию имени обиженного натурщика, не могли удержаться от улыбки. Некоторые силились изобразить сочувствие, а то и возмущение от столь явной несправедливости, но чуть погодя всё равно прыскали от вырывающегося на волю смеха. Пострадавший, честно говоря, и не ожидал получить искреннего сочувствия от такого мутного народца, как художники. Он просто выпускал пар:

– Нет, вы представляете, это ведь они мне назло! Уверен, именно назло сделали! Хайпанули дебилы…

    Автобус следовал по неизменному наезженному маршруту. Шум в салоне потихоньку стихал, братаны выходили на своих остановках. Вскоре забылась и эта леденящая душу история, и вся подоплёка с ошибками в документе. К предприимчивому училищному жиголо, что переходил от одной дамы к другой, крепко прилепилось вычурное прозвище – Эдуардт, и редко кто из аксакалов мог потом вспомнить, почему, собственно, кличут его именно так. 

    Натурщик, надо отдать ему должное, сделал неплохую карьеру, но отнюдь не в бизнесе, как ему мнилось когда-то, а в области совершенно иной. Одна из многочисленных дам его большого сердца выбилась в тренды и стала известной на Западе галеристкой, куда и выписала себе нашего красавца на полный пансион. На этом великий натурщик не остановился и вскоре попал на содержание к весьма обеспеченной миссис, правда, бесконечно далёкой от области изобразительного искусства.  

 

    А пока, казалось, время в маленьком непритязательном городке словно остановилось. Ничего не менялось, даже пыль, кажется, лежала нетронутой годами, а вечная лужа на пешеходном переходе центрального проспекта не пересыхала никогда. Ветшали и осыпались фасады некогда добротных завидных домов. Аллеи постепенно редели, теряя листву, газоны кое-где были уже подёрнуты ржавчиной, а по утрам землю скромно припудривала стыдливая изморозь. Где-то незримо, в длинных сумерках, в первых утренних заморозках дышала беспощадная, мучительно долгая, неминуемая зима. Всё вокруг стремительно старело и умирало вместе с природой. 

    Улицы заметно опустели, а в некогда оживлённых дворах и на детских площадках лишь темнели сгорбленные сиротливые силуэты. Казалось, город заполонили убогие больные старцы, призывающие смерть как избавление. Но ни одинокие горести стариков, ни их внезапные кончины на фоне стремительно нищающей и ожесточённой жизни не могли тронуть съёжившиеся сердца горожан, которые не привыкли ждать от судьбы праздников и уже смирились с неизбежным угасанием. 

    Вечером следующего дня Янка неторопливо вырисовывала клён, что каждый день наблюдала из окна собственной комнаты. Дерево было уже изображено на десятках набросков и домашних этюдах, успев порядком поднадоесть, но, чтобы справиться с ожиданием нырка на Грань, нужно было срочно чем-то занять руки. К тому же мама Ира никогда не лезла к дочери с изматывающими бытовыми поручениями, если та была увлечена «художеством», а это Янка считала большим плюсом. Поэтому завершив одну зарисовку знакомого с детства клёна, решила взяться за новую. Неожиданно позвонил Игорь Гвоздев: 

– Ну, слушай, ходил я туда. Хорошо, эта контора от универа недалеко. Так тётки на меня там наорали сначала, что, мол, столько времени за квартиру не платили, что даже электричества там уже третий месяц как отключено. Хозяйка ваша, говорят, вернулась из-за границы, все долги погасила. Я от неожиданности спрашиваю, какая, мол, хозяйка? Одна тётя мне с квитанции читает: Агранович Ангелина Георгиевна.

– Ангелина! – удовлетворённо повторила Янка. – Ангелина, значит.

    В этот момент у Янки в голове что-то зашумело, а в висках случился столь болезненный спазм, словно в мозг вонзилось сразу несколько острых игл. Едва не закричав, она моментально нажала на телефоне «отбой», даже не успев поблагодарить парня за оказанную услугу. Дойдя до дивана, судорожно обхватила голову руками. Боль отпустила, но шум остался. Девушка долго не могла его идентифицировать. Теперь это было не давление, не боль, не спазм, а нечто другое. Наконец, она поняла, что это глухой стук, словно кто-то огромный, страшный с разбегу бьётся всей тушей в дверь. В самый момент удара в её голове что-то сотрясалось, а едва успокоившись, вновь подвергалось нападкам невидимого врага, что пытался вторгнуться в её черепную коробку. 

    Янка давно не принимала лекарств, выписанных лечащим психиатром. Испугавшись, она выпила двойную дозу. Через некоторое время шум стих. Теперь это стало похоже на то, будто в голове у неё раздувают кузнечные меха или кто-то пытается играть на дырявой гармони. Отчётливого звука не было, только волны приглушённого шума, словно воздух с силой выходит, сотрясая что-то внутри головы.

 

© Нифонтова Ю.А. Все права защищены.

 

Иллюстрация Юлии Нифонтовой и Александра Ермоловича