КЛАССИКА
Российская провинция в классическом синдроме:
Сегодня ей столичные дела не по плечу,
хотя на каждой паперти
и в каждом гастрономе –
герои Достоевского.
Про Гоголя молчу.
Хотя бы за Тургенева не худо разобраться:
по недоразумению, который век подряд,
тургеневские барышни
стыдливо матерятся,
Инсаровы спиваются,
Базаровы хандрят.
2
Я читаю Льва Толстого,
«Ревизора» и «Му-Му»
и настолько верю в Слово,
что не верю никому.
Русская литература –
это мера естества.
Или –
камера обскура
и немного Божества.
БАБОЧКА
Вселенной абсолютно всё равно,
кому летать по небу в ореоле,
а чья душа загнется поневоле,
как бабочка,
влетевшая в окно.
Казалось бы, живое существо –
но, походя, кончается веселье
и бабочки домашнее похмелье
в природе
не меняет ничего.
Она топорщит слабые крыла,
предполагая выглядеть прилично,
а на нее взирает безразлично
Вселенная
из каждого угла.
* * *
Судьба ведет неторопливо
по свету белому, пока
дорога не придет к обрыву,
под ним – великая река.
Пока темнеет понемногу
и расползается туман,
забудь обратную дорогу –
река впадает в океан.
Она увиливать не вправе,
но человеку невдомек,
зачем на дальней переправе
уже мерцает огонек…
ДОРОЖНОЕ
Район почти неузнаваем:
куда-то едем, не спеша,
и с аппетитом выпиваем,
поскольку водка хороша.
Предполагаю, что в итоге,
всего надежней и верней
жить ощущением дороги
среди танцующих огней.
– Душа! –
сойдя с хорошей трассы,
живи и Бога не гневи,
пока не кончатся запасы
бензина, водки,
и любви.
* * *
В Петровском парке ночь наполовину:
по светлой стороне земного шара
еще летает, выгибая спину,
космическая музыка из бара.
На темной стороне моей планеты –
тяжелая десница самодержца,
забытая мелодия для флейты
и что-то сволочное возле сердца.
У каждого своя головоломка,
поэтому сижу при лунном свете.
А заполночь подходит незнакомка –
немного никакая,
но в берете.
* * *
В этом городе областном
даже воздух уже не тот…
Липа старая под окном
от усталости не цветет.
Мы состарились вместе с ней –
устаканились, отцвели.
Но в один из осенних дней –
на оставшиеся рубли –
я возьму проездной билет
в тот июнь, где, дыша тобой,
осыпается липов цвет
по-над городом и судьбой…
НЕДОЛГАЯ ЛЮБОВЬ
Волна нахлынула,
потом отхлынула –
остались камешки на берегу,
любовь недолгая была, да сгинула,
но позабыть о ней я не могу.
Гуляет по небу шальная молния
и отражается в речной воде,
ушла вдоль берега любовь недолгая
и не встречается уже нигде.
Моя недолгая любовь не сбудется –
она развеется, как на ветру,
но отражение в реке заблудится
и не забудется,
когда умру.
* * *
…и понял вдруг, что я умру:
сегодня, завтра – суть не в этом –
уйду из мира на миру
и стану тенью или светом.
Тепло родного очага
и боль мою забуду вскоре,
как забывает берега
река, впадающая в море…
* * *
Я жил сомнительно и слепо –
дороги побоку вели,
но молния упала с неба,
а тишина – из-под земли.
Я понял это напоследок
и видел молнию во сне,
когда потомок мой и предок
еще не умерли во мне.
Выходит, есть на свете сила,
помимо кровного родства,
которая провозгласила
свои наследные права.
В ОЖИДАНИИ ЧУДА
По ночам,
когда Синяя птица
принимает обличье совы,
и копытами в сердце стучится
лошадь Всадника без головы,
я лежу
в ожидании чуда,
но, покуда планета во мгле, –
громыхает пустая посуда
и летает жена на метле.
* * *
Г. Умывакиной
Не только тревоги и страхи
по русской равнине снуют,
но даже веселые птахи
порой безоглядно поют.
И вот выпадает минута,
когда неспроста и не вдруг –
веселая песня, как будто,
а женщины плачут вокруг.
Поет необычная птица
и Родина тоже поет,
а нам суждено веселиться
и плакать о ней наперед.
* * *
Посреди великого простора,
вспоминая дальнее родство,
кто меня окликнул? –
кроме Бога,
не было на свете никого.
Только ветры буйные летали
в этом историческом раю,
только звезды на горизонтали
рисовали Родину мою.
Много дров по жизни наломаю,
но – через пространства и года –
всё, что я сегодня понимаю,
было надиктовано тогда.
К оглавлению...
