«ШИЗА: три в одной» (19-21 глава) Юлия Нифонтова

 

 

    Геша так и не смог изжить привычки мерить время земными категориями: минутами, часами, сутками. Этот временной отсчёт он чувствовал где-то там у себя глубоко внутри и ещё не утратил его, как большинство его нынешних соседей по Аду. Несмотря на то, что здесь не было ни Солнца, ни Луны, только серая туманная хмарь. По Гешиным предположениям прошло почти шесть дней. В его тревожном сознании затеплилась надежда на то, что страшный синий монстр не вернётся вовсе. Но он ошибся. На исходе шестого дня Геша заметил неясное синеватое пятно, поднимающееся к жерлу остывшего вулкана. Мерцающая клякса то появлялась на тропинке внизу, то исчезала, скрываясь за скальными глыбами.

    Притаившись за каменным выступом, Геша с нарастающим страхом следил за приближением ужасного существа. На этот раз монстр явился не с пустыми руками. Он тащил с собой устрашающий трезубец, о назначении которого невозможно было подумать без содрогания. Именно такие орудия рисуют в назидание пастве на иконах и фресках, изображающих наказание бесами грешников. Крюки, трезубцы и топоры на длинных рукоятях сделаны из чёрного, неизвестного земной науке сплава. Адские инструменты никогда не лежат без дела. Ими бесконечно цепляют, рубят, протыкают и загоняют в котлы с кипящей смолой обезумевших узников, обречённых на вечные страдания и боль. Гешу пробирал нервный озноб, руки его задрожали.

    Меж тем монстр деловито, будто опытный дорожный работяга, подошёл к крышке, закрывающей жерло, и стал подкапывать её трезубцем. Он работал им столь яростно, что из-под острых зубьев то и дело вылетали мелкие камешки. Проделав небольшое отверстие между крышкой и твёрдой каменистой почвой, монстр вставил в него рукоять трезубца. Затем навалившись на инструмент всей тушей, принялся, как рычагом, приподнимать тяжёлый груз.

    Геша ясно осознал, что в этот раз монстр, вооружённый адским трезубцем, непременно одолеет преграду. Тогда может случиться непоправимая трагедия с Янкой. Ведь даже сейчас в пылу борьбы с тяжёлой крышкой чудовище неустанно повторяло имя его дочери с лютой ненавистью и кипящей пеной, капающей из пасти.

    Увидев, что монстр вот-вот справится и сдвинет плиту, Геша не помня себя выскочил из укрытия и, прыгнув с возвышения на синюю лохматую спину, стал бить монстра острым камнем по голове. Тот без труда отбросил Гешу, словно шутя, как кошка сбрасывает со спины расшалившегося котёнка. Монстр презрительно глянул на безумца и, разинув клыкастую пасть, зашёлся диким утробным гоготом, что с гулким эхом распространился по всей горной гряде.

    Просмеявшись, он, недолго думая, размахнулся и с возгласом: «Да будет боль!!!» вонзил в Гешу беспощадный трезубец. Все три пики насквозь пронзили несчастного, пригвоздив того к каменистой породе. Свет померк в его глазах от дикой, невыносимой боли. Геша не ожидал, что он, оказывается, ещё может так остро чувствовать. Монстр, потешаясь, высоко поднял Гешу, словно копёшку сена на вилах. Затем с выражением крайнего отвращения отбросил подальше, как ненужную ветошь.

    Не опасаясь рецидива со стороны сбрендившего жителя Лимба, чудовище вернулось к прежнему занятию. Ведь ни одному здравомыслящему демону даже на ум не могло прийти, что какая-то мелкая пустяшная душонка из разнеженных земель кромки Ада способна на повторное нападение, да ещё после показательного удара. Здесь, на периферии, местных бесы даже пальцем не трогают. Вот они, видать, и обнаглели от вседозволенности, решил Ражье. Но, несмотря на страшный урок, Геша повторил свой отчаянный прыжок. Вцепившись в холку врага, он вновь, с ещё большей одичалой силой, колотил камнем его могучий бесчувственный череп.

    Геша никогда бы не поверил, что он, маленький скромный человек, который всю жизнь до дрожи боялся собственной жены, может вот так сутками бороться со свирепым чудовищем. Тот уже и протыкал его трезубцем, рассекал его голову камнем, срывал с него лохмотьями кожу и отрывал его слабые конечности. Каждый раз, крича и рыдая, под безжалостными когтями и зубами осатанелого зверя, Геша думал, что он больше не выдержит пытки. Но как только синий палач отбрасывал его прочь, как безжизненную тряпичную куклу, по неписаным законам Ада его слабая плоть вновь срасталась, раны затягивались, и Геша снова и снова шёл на монстра.

    Искромсанный, неоднократно убитый и неизменно возрождающийся страдалец вновь заставлял себя встать, поднять камень и воевать с врагом, в тысячи раз превосходящим его по силе. Наконец, монстр всерьёз озверел от жалких потуг назойливого коротышки, который никак не давал ему заниматься важным насущным делом. Ражье был одержим большими захватническими планами, а тут надо же было прицепиться этому надоедливому шибздику. С налитыми синей кровью глазищами зверь раздражённо отбросил трезубец, решив разобраться с дерзким чудиком окончательно и бесповоротно.

    Синий монстр терзал и грыз Гешу, пока не разорвал на десятки кусков, многие из которых проглотил, дабы не допустить скорейшего возрождения сумасшедшего дохляка. Оставшиеся фрагменты Гешиной сущности он с остервенением разбросал по разным сторонам подножия горы. Теперь можно было с уверенностью сказать, что назойливый безумец больше не помешает ему проникнуть в жерло потухшего вулкана.

 

    Янка из-за интенсивной учёбы могла посещать замок Агра только в выходные. Каждый разпри должном упорстве можно было растягивать время на Грани до двух недель. Если в один и тот же час с долей погрешности до минуты отводить длинную стрелку магических часов на двадцать четыре оборота назад. Фамильный замок Аграновичей располагался в срединной территории чуть ближе к Тёмной стороне Грани. Поэтому там почти всегда было туманно, чернильно-чёрная ночь наступала рано, а вот полноценного дня почти не было. На небосклоне Межмирья бессменно царили сразу две гигантских Луны. Точнее, дальняя из них была планета Земля, а на её фоне мерцала вечная печальная спутница. Казалось, будто это бледное лунное лицо в широкополой голубой шляпе наблюдает за суетливой жизнью перекрёстка всех миров. Примерно в четвёртом часу пополудни в земном исчислении на жителей предместья уже накатывала дрёма. Бабушкин же летающий островок с беленьким домиком парил на Светлой стороне, там, наоборот, большую часть суток царствовал день, а ночь была скоротечной и не такой непроглядной.

    Гостя у Агра, Янка каждое утро, когда света было хоть немного больше, делала домашние зарисовки и писала этюды. Сюжеты её работ вызывали удивление, а у некоторых однокурсников даже раздражение. «Нет, ну где, где ты видела такие статуи? Это что у тебя дома имеется столь вычурный антикварный: подсвечник, стул, подстаканник, письменный прибор?» – сыпались на её голову многочисленные вопросы. Неожиданный вывод однажды сделала Лора: «Да она, эт-самое, чисто списывает с репродукций старых мастеров, вот и всё!» Эта версия полностью устроила как одногруппников, так и саму Янку.

    Когда в дальнейшем у неё на графической или живописной работе появлялся старинный предмет или мотив из интерьера замка, она признавалась, что будто скопировала с картины неизвестного мастера Западной Европы. Валентин Валентинович, призывал работать с реальной натурой и не слишком увлекаться копиями: «Посмотри, как прекрасна и разнообразна наша действительность! Найди и покажи красоту сегодняшнего дня!» По причине растягивания суток в Межмирье на выполнение домашнего задания у Янки было гораздо больше времени, чем у остальных ребят. По этому поводу мастер группы не переставал удивляться работоспособности студентки Стрельцовой и всегда хвалил её за это на просмотрах, а она, устыдившись, опускала глаза.

    Приближались выходные, Янка предвкушала встречу с любимым. Квартиру она не успела снять, да и средств у неё на это пока не накопилось. Поэтому она сказала маме Ире, что уедет к девочкам в общагу, мол, они скинулись со стипешки на натурщицуи собираются писать домашние этюды. «Телефон отключу!» – предупредила Янка, но её, кажется, и так никто не собирался искать. «Всё равно мама Ира не бросится проверять. Ведь по большому счёту, ей совершенно безразлично, что там с дочкой творится. Для неё всегда важен и любим был только один ребёнок – Лёнчик, её опора и надежда. И в этом ему можно было только посочувствовать, потому как внимание мамы Иры было гораздо невыносимее, чем её безразличие!» – размышляла Янка. Вспомнив о брате, она поставила на него максимальную магическую защиту, прежде чем отправиться на межмирские каникулы.

    Шум в её бедной голове не прекращался ни на минуту. Иногда Янке даже казалось, будто она слышит слабые стоны и плачь. «Главное, чтобы голоса не начались!» – девушка хорошо помнила, как убеждённо твердили её сокамерники по психиатрической больнице: «Ежели голоса начнутся, то всё, считай – капец! Голоса – неизлечимы!» – и вот теперь к своему ужасу понимала, что болезнь реальна, она не дремлет, а лишь набирает обороты.

    Голоса и шум в голове окончательно выбили Янку из колеи, в последнее время она не могла думать ни о чём, кроме этого. Не слишком ожидая получить вразумительные ответы, девушка решила задать вопросы о состоянии своего здоровья магической записной книжке. Письменный диалог выглядел так:

Янка: Откуда этот голос в моей голове?

Записная книжка: Дальняя окраина Лимба, практически граница Ада и Межмирья, точнее – жерло вулкана Каменный дракон.

Янка: Чей голос я слышу сейчас в своей голове?

Записная книжка: Голос принадлежит узнику Ада, место приписки сущности – третий уступ Верхнего Лимба. В прошлом – мужчина, Стрельцов Геннадий Евгеньевич (далее, как в анкете, шли подробные сведения о месте и обстоятельствах смерти, которые дополнялись объёмным приложением со списком добрых прижизненных дел, совершённых данной персоной, и проступков).

Янка: Почему он кричит?

Записная книжка: Сущность периодически подвергается побоям и нанесению увечий со стороны демона второго разряда Ражье по прозвищу Индиго – одного из младших помощников Плутоса, стража четвёртого круга Ада.

    «Плутос, Плутос…» – повторила Янка, припоминая первую часть «Божественной комедии» , которая теперь стала её настольной книгой. Подробные описания Данте Алигьери, путешественника по загробному миру, находили своё подтверждение на Грани, жаль только, что написано всё было сложным витиеватым старинным слогом. «Кажется, в четвёртом круге наказывают жадин, – усмехнулась девушка. – Там вечный спор ведут скупцы и расточители: скупые собирают камни, а расточители их разбрасывают. Взбешённые этой взаимоисключающей страстью, узники Плутоса периодически воюют стенка на стенку (скряги против транжир), кидая друг в друга камни, как школьники снежки. Так вот, оказывается, откуда ты родом, мой давний синий враг. И чином-то бедолага не шибко вышел. Теперь понятно, почему ты так из кожи вон лезешь. Неприятно, наверное, вечность ходить в младших помощниках, Ражье? Да ещё с твоими-то раздутыми амбициями! Спасибо, дорогой друг Данте, и что только бы мы – межмирские скитальцы – без тебя делали?! Отличный путеводитель написал!»

    Единственный пропускающий её в Межмирье портал функционировал только рядом – в кладовой собственной квартиры, а для этого нужно было как-то замылить недремлющий родительский глаз. Но Янке повезло, ждать пришлось недолго. В пятницу вечером мама Ира ушла к соседке, дабы в очередной раз за бокалом-другим вина обсудить её несчастную, загубленную, всю без остатка отданную детям и мужу-алкашу жизнь.

 

 

 

 

Обычно Грань переносила Янку на дорожку, ведущую к замку, но нынче что-то капитально сбилось в запредельном компьютере. С недавних пор прямо из старого шкафа девушка попадала на поляну рядом с густыми кущами – владениями Большого Бема – вожака немногочисленной колонии йети. Седой и подозрительный ко всем людям Бем пока не привык к регулярным появлениям на его территории посторонней самки человека. Поэтому тяжело вздыхая, словно исполняя утомительную обязанность, он показал Янке из густого орешника огромную дубину. Несмотря на то что потрясал он ею очень уверенно, девушка знала, что йети на неё не нападут, ведь она тут своя, а дубина – это так, для острастки, чтоб не забывали, кто в лесу главный. На убелённой длинными седыми прядями голове вожака по-прежнему сверкала драгоценная корона, которую он, очевидно, с лёгкостью отобрал у какого-то наследного монарха или очередного эстрадного псевдо-короля.

    Когда Янка подлетала к замку, то увидела, что Агр ждёт её перед воротами. Девушка в прямом смысле слова упала с неба в его жаркие объятия.

– А ты как узнал, что я к тебе тороплюсь?

– Сердце подсказало.

– Не, ну скажи, правда, как?

– Да тебя наша Крутышка-Орешка ещё на подлёте в подзорную трубу заприметила.

    Янка рассмеялась от души, конечно, она и забыла, что в этих хоромах живут три её воплощения. Однако с первых минут пребывания она поняла, что произошли радостные перемены – у ворот были разбиты благоухающие клумбы, а вдоль замковой стены тянулся цветущий розарий. Судя по изменениям в обстановке помещений, присутствие трёх Ян и пары слуг пошло их общему дому на пользу. Внутри неприступного каменного замка стало не только вполне современно, но местами даже уютно. Янка охала и ахала от восхищения и, конечно, догадалась, что все замечательные метаморфозы произошли благодаря стараниям Дивы.

    Теперь в комнатах и коридорах средневековые стены были облагорожены множеством современных вещей, которые гармонично вписывались в интерьер с изысканным вкусом и выдумкой. В арочные проёмы, что раньше навевали скуку своей серостью, теперь были встроены аквариумы с разноцветными рыбками. Появились постеры, часы, многочисленные семейства маленьких подушек, современная мебель и другие милые безделушки.

    К тому же слуги-сатиры регулярно протапливали камины. В залах больше не было сырости, что всегда придавала суровым чертогам прохладную неприветливость. Янка заметила, что Агра не радуют преобразования в отчем доме. Он стал мрачным и неразговорчивым. С каждым днём это его состояние только усугублялось. Он подолгу тренировался, поднимал тяжести, стрелял из лука, боксировал, нещадно избивая подвешенный на кухне мешок с песком.

    Однако Янку беспокоило не только плохое настроение возлюбленного. Она стала замечать, что кто-то, может, не нарочно, делает ей мелкие пакости. Соль в чае вместо сахара, слишком холодная вода в бассейне, перепеченный ужин, да всего не перечесть. Сначала девушка отчитывала за это служанку. Но добрая и трогательная Аминта со слезами на глазах уверяла, что ничего подобного не подстраивала любимой хозяйке. У Янки не было сомнений в том, что и сатиресса, и её супруг абсолютно искренне и с обожанием относятся ко всем обитателям замка. Знала она это, конечно, не со слов сатиров, что славятся лукавством и склонностью к аферам, а потому что неоднократно сканировала их вторым зрением и задавала вопросы магическому блокноту.

    Записная книжка давала исчерпывающие ответы на любой вопрос, даже если он касался совсем тёмных сфер. Но тут вдруг почему-то на некоторые, в общем-то, совершенно пустяковые вопросы: «Кто насыпал в чай соль вместо сахара или подпилил ножки Янкиного стула?» – магические листы предпочитали не отвечать или, что ещё подозрительнее, давали расплывчатые уклончивые формулировки, типа: «Такова жизнь… Судьба и на печке найдёт… Фортуна тебе сегодня не благоволит, детка… Это тяжёлый рок (не музыка, увы!), и т. д.»

    Агр только неопределённо пожимал плечами, да и вообще его мало сейчас волновали всякие бытовые мелочи. Надвигалась страшная дата инициации, от которой так много зависело. Всё чаще улетая в самый непроглядный ночной час, он посещал своих новых сородичей по племени. Неожиданно сошёлся там с одним молодым горгулом Бёрдом, которому предстояло пройти тот же обряд. В одну из таких ночей, когда Агр пошёл размять крылья, Янке долго не спалось. Чтобы не лежать в кромешной тьме, она выпустила из магического перстня микроскопическую голубую искру, которой хватило, чтобы зажечь все свечи в спальне.

    Намереваясь понежиться в их огромной с Сашей кровати, девушка решила что-нибудь почитать перед сном. Иногда, по старой привычке, она за глаза или в своих мыслях продолжала называть любимого Сашей, хотя ему было больно слышать своё прежнее имя.

     Янка взяла с полки тяжёлый альбом, где историки-искусствоведы Грани (представляете, такие, оказывается, и здесь тоже наличествуют!) толковали о том, что многие сюжеты картин, известных в Янкиной реальности, написаны художниками-путешественниками по разным мирам. Но если в человеческом социуме эти полотна считаются фантасмагорическими, то авторы исследования утверждали, доказывая на конкретных примерах, что произведения были созданы именно с натуры.

    Как один из таких пилигримов был представлен живописец Иерон ван Акен , прославившийся в XV веке и одновременно активно в те годы, посещавший иные пределы. До сих пор знатоки и любители искусства не перестают недоумевать и удивляться тому, как посреди эпохи Возрождения вдруг возник родоначальник сюрреализма. На самом деле, доказывали сразу несколько межмирских учёных, этот художник ещё в четырнадцатилетнем возрасте получил мультипропуск на Грань в обмен на бессмертную душу. Одна дерзкая фурия с манией величия из первого пояса Флегетона (первый уступ седьмого адского круга) метила продвинуться по карьерной лестнице, решив, что сама может стать «ловцом человеков». Однажды охочий до всего, что щекочет нервы, юный ван Акен нарисовал по глупости на стене увиденную во сне фурию, чем и открыл проход адской твари в свой мир. Вот и повадилась та наведываться в семейную мастерскую к безусому подмастерью.

    Всё шло замечательно, контракт был подписан и скреплён кровью. Но извечная фаустианская  история повторилась. Юный Иерон мотался по Межмирью, летал и наслаждался тем, что простым людям неведомо, пока не занесла его нелёгкая в Срединный Ад. Легкомысленная фурия, ослеплённая амбициями, не учла главного, парнишка, которого она уже считала лёгкой добычей, был художником, и к тому же очень одарённым. Весьма впечатлившись страданиями грешников и зверствами бесов, он стал писать без остановки, выплёскивая на полотна свои внеземные впечатления. Его картины потрясли современников, хотя многие считали его безумцем. Впрочем, это участь практически всех гениев.

    Картины Адских мук на его полотнах выглядели столь ужасающими, что многих, кто видел их, привели к вере. В конце жизни художник стал очень набожным, забросил магию и нелегальные путешествия. Стал много самоотверженно работать, писал алтарные триптихи, которые его соотечественники называли зримыми нравоучительными притчами. В результате живописец-мудрец стольких людей вдохновил уверовать в справедливость Небес, что в час последнего исхода Ангелы Верховного чина отбили его душу у лукавой, но невезучей фурии.

    Далее после текста шли красочные факсимильные репродукции картин мастера. Особо привлекла составленная художником «Энциклопедия монстров Огненного пояса в картинках». Девушка с интересом рассматривала, как в адских тварях причудливо соединялась живая и неживая натура. В едином организме срастались части животного, человеческого тела и предметов, например: андрогин-барабан-черепаха, мужчина-удав-саксофон, женщина-свинья-сумка, и др. К каждой картинке шли комментарии учёных-монстрологов, как в любой научной энциклопедии или учебнике по биологии: как называется данный экземпляр, ареал обитания, функции, способ размножения и т. д.

    Разглядывая чудовищ, место которым только в голливудских ужастиках, Янка удивлялась: неужели художник и вправду их видел, тут немудрено с ума сойти. Вдруг она услышала тихое стрекотание, будто где-то в углу запел сверчок. Однако этот необъяснимый звук, что умеют издавать лишь насекомые, становился громче и приобрёл низкие зловещие ноты. Янка почувствовала волны угрожающей вибрации, словно началось небольшое землетрясение. В ногах на полу за кроватью шевельнулась тьма, точно там ожил, заворочался крупный зверь.

 

    Янка поджала оголённые ноги и закуталась в одеяло. У неё ещё оставалась надежда на то, что это, видимо, местные насекомые горазды стрекотать намного громче обычных земных. Но тут девушку встряхнуло от явно ощутимого толчка, словно

кто-то боднул кровать или на неё наехал маленьких детский автомобильчик, на коих любят рассекать мальчишки со своими папами в парковых аттракционах.

    Томительный, тянущий душу звук, на секунду прервавшись, разбежался щекочущими змейками по углам комнаты и возобновился, многократно усилившись, словно на помощь к одному сверчку примчался десяток таких же неугомонных вестников надвигающегося кошмара. Янка с ужасом ожидала, что сейчас из-под кровати вылезут растревоженные её интересом адские создания, типа: мужчины-удава-саксофона или женщины-свиньи-сумки. Девушка смотрела прямо перед собой, боясь шевельнуться.

    Над задней стенкой широкой кровати показались две живые антенны, они то шевелились, то вдруг замирали, словно прислушиваясь. Вслед за антеннами-усами с тем же зловещим стрекотанием показалась чёрная голова размером с ванночку для малышей. Янка не стала ждать, пока покажется всё остальное, судорожно придерживая правую руку, чтобы та не слишком дрожала, она прошептала татуированной трясогузке на своём запястье: «Лети в большую сторожевую башню к Орешке. Скажи ей, чтобы быстро бежала сюда и пусть оружие не забудет прихватить!» Нарисованная птичка без труда отделилась от кожи, покачав изящным хвостиком, вспорхнула и исчезла в замочной скважине.

    Тем временем чудовище решило не мешкать и показаться во всей красе. Темнота заклубилась, ожила, выпуская из себя жуткое нечто. Тёмная живая гора росла, росла, росла, заслоняя собой свет свечей. Их пламенные язычки качнулись, словно в ужасе отшатнувшись от увиденного, и разом потухли. В живых остался лишь самый дальний огонёк, что уцелел в подсвечнике у самой двери. В тусклом свете одинокого огарка выросло чудовищных размеров насекомое. Это был поистине царь всех тараканов, куда там попали ручные Мадагаскарские или Корней Чуковский со своим «Тараканищем». Если взять во внимание, что Янка с детства страдала необъяснимой фобией относительно насекомых, то ужас кратно усиливался с каждым мгновением.

    Она, невольно приоткрыв рот, смотрела на продолжающийся рост чудовища. Его длинные как шпаги усы уже достигли потолка спальни. Если бы монстр решил отдохнуть на их раздольной царственной кровати, то полностью на неё он бы вряд ли поместился. Но, видимо, именно эта крамольная идея и пришла в его тараканью голову. Словно только теперь разглядев Янку, он полез на неё, шаря впереди себя усами, как слепые ощупывают путь белыми тросточками. Девушка заорала, будто её режут.

    Её громкий крик на какую-то секунду или две остановил гигантского прусака. Но немного подумав и пошарив в воздухе усами, жук продолжил наступление. Одновременно до Янки дошло, что не нужно дожидаться подмоги, необходимо спасаться самостоятельно. Страх сковывал движения, но она повалилась набок в сторону левой кроватной панели и скатилась на пол. В тот же миг жирная чешуйчатая туша грузно рухнула на постель, прямо на шикарные розовые шёлковые простыни, что с любовью стелила в их с Агром любовный альков нежная Дива.

    Янка не сразу заметила, что плюхнулась на осколки стекла, которые почему-то были, как специально щедро рассыпаны по полу. Рука от локтя до запястья и левое бедро были посечены острыми гранями и кровоточили. Разум застилал ужас, и она не чувствовала боли. В дверь остервенено стучали. Перепуганная Орешка, видимо, билась уже давно, потому как колотила ногами. Янка снова удивилась, ведь она точно помнила, что дверь на ночь не запирала, а теперь путь к спасительнице преграждал огромный средневековый кованый засов. Девушка ринулась отворять подруге дверь, не замечая, что ступает босыми ногами по режущим осколкам. Пробегая мимо кровати, где, довольно урча, возлежала чудовищная туша, она почувствовала до судорог отвратительное прикосновение колючих лап насекомого, что оставили на её правой ноге несколько болезненных царапин.

    Однако подлетев на стук, и уже намереваясь отодвинуть тяжёлую задвижку, она увидела, что теперь на том месте, где была дверь, висит огромное зеркало. В растерянности девушка, не веря своим глазам, даже ощупала его. В магическом зеркале отражалась она – Янка, но выглядела так, будто ей стукнуло лет, примерно, сто двадцать. Из зеркала выглядывала безобразная старуха без зубов со всклокоченными остатками реденьких волос на жёлтом черепе. Морщины, избороздившие лицо, напоминали трещины иссушенной в долгую засуху земли. Мутные блёклые глаза, потерявшие цвет, слезились. На красном отвисшем носу красовалась волосатая бородавка размером с недозрелую вишню.

    Неприятнее всего показались оголённые дряхлые руки. Кожа на них свисала, будто измятая ткань слишком широких рукавов. Янка отошла от зеркала и осмотрела свои руки, к ужасу, они стали именно такими же, как и в отражении. Она зарыдала и стала бить кулаками в зеркальную гладь, ведь за ней должна прятаться спасительная дверь. Зеркало пошло трещинами, стало осыпаться, но двери за ним не оказалось. Янка явственно слышала за стеной призывные крики Орешки, которая истошно пыталась напомнить ей о перстне. Действительно из-за дикой паники и внезапной неразберихи Янка вовсе забыла, что она тоже не лыком шита.

    Так, ничего, нужно только собраться с мыслями. Девушка повернулась лицом к чудищу. Направив перстень камнем в сторону гигантского таракана, она крепко зажмурилась, видеть его было слишком омерзительно. Тот, словно почувствовав угрозу, приподнялся на всех шести лапах и начал медленно пятясь, разворачиваться на Янку.

    Спасительная искра у неё никак не получалась, отказываясь выскакивать из голубого камня. Тараканище, закончив свой разворот, попёр вперёд, шипя, как змея. Но Янка не опустила руку, хотя ноги подкашивались от страха, и на миг открыла глаза. Сделала она это не зря, потому как насекомое расправляло крылья и готовилось к решающему прыжку. «Мамочки, у него ещё и крылья, оказывается, есть! Медлить нельзя!» – девушка попыталась перенаправить магическую энергию на врага.

    Искра вышла слабенькая и на таракана большого впечатления не произвела. Он продолжал наступать, видимо, намеревался для начала проткнуть добычу острыми усами-пиками. Однако этой полуживой искорки хватило на то, чтобы снять заклятие с двери. Поблёскивающие осколки зеркала подтаивали, словно ледышки. На месте каменной стены частично проявлялась дверь, причём незапертая, каковой она и была изначально. После того как чародейское зеркало окончательно исчезло, Орешка ворвалась в спальню и наставила дуло автомата на чудовищную тварь.

    Янка, почувствовав надёжную поддержку за спиной, пульнула в монстра такой задорной боевой искрой, что тот, не дожидаясь, когда в него вдобавок полоснут из автомата, просто растворился в воздухе чёрным клубистым дымком.

– Что это? – заикаясь, спросила Янка у боевой подруги.

– Обычное наваждение. Колдуны проказят, – сдержанно отозвалась та.

– А п-почему? Что я им сделала-то?!

– Ну, может, обычный межмирский апартеид, дискриминация горгулов и их семейств, – предположила подруга.

    На шум прибежали перепуганные супруги сатиры, громко цокая копытцами по каменным плитам коридора. Выплыла из темноты заспанная Дива в белопенном пеньюаре и увела Янку в свои покои, перевязывать кровоточащие раны и отпаивать бедняжку успокоительным отваром. Перед тем как отправиться с Дивой, Янка подбежала к туалетному столикуи некоторое время внимательно вглядывалась в своё отражение. К счастью от безобразной старухи ничего не осталось.

    Сидя в опочивальне самой прекрасной из своих воплощенийи осушив бутылку красного вина, Янка, немного поуспокоившись, спросила у Дивы:

 – Слушай, как ты думаешь, а мог бы, например, Саша прятать в замке Гельку? Или это у меня уже просто нервы расшатались? Вот после сегодняшнего нападения тараканища, я прямо-таки подозреваю.

– Нет, вряд ли. Хотя, судя по замашкам, столь убогие наваждения похожи на её почерк. А ещё, – Дива подвинулась чуть ближе и понизила голос до доверительного бархата, – ещё все эти дешёвые фокусы взяты именно из первого тома «Практической магии».

– А вот интересно, если бы проклятый жук сожрал меня, а?! Вот если бы меня не стало, я, к примеру, умерла. Как ты думаешь, Саша стал бы жалеть, ну не знаю, там, плакать, например… а?!

– О! Да ты, матушка, уже что-то осоловела от волнений. Пойдём-ка, милая, спасть!

– Нет, я вот всё-таки хочу. Пусть ему приснится, будто я умерла. Вот кого он тогда выберет:меня или эту гадюку Гельку, а?!

– Ну, конечно, тебя. Только тебя…

 

Иллюстрация Юлии Нифонтовой и Александра Ермоловича

 

 

    Агр становился мрачнее день ото дня. Иногда ему, измученному тревожным ожиданием, казалось, что неминуемая разлука со всем, что связывает его с прошлой человеческой жизнью, станет долгожданным облегчением. Обычно он сидел в своём кабинете, листая магические книги и делая какие-то записи. Янка неотлучно находилась рядом, смотрела на огонь в камине, но чаще зарисовывала предметы, фрагменты обстановки или самого хозяина замка. «Сделаю композицию к сказке «Красавица и чудовище», всё равно никто не поверит, что возможно такую экзотическую модель с натуры рисовать», – размышляла девушка.

    Когда разговор заходил о Геле, то чаще всего он заканчивался размолвкой. Янка, показывая свежие раны, в красках рассказала любимому о страшной ночи с наваждениями.

– А всё она, твоя ненаглядная деточка. Признайся мне, ты случайно не укрываешь здесь Гельку? – полушутя допытывалась она у Агра. – Это ведь явно её проделки, мелочные и подлые. Это не Ангелина, а Дьяволина! Как ты не можешь понять, она – вредоносный вирус в твоей жизни!

– Не выдумывай!

– Что именно не выдумывать? То, что ты её здесь прячешь, или что она вредоносный вирус?

    При одном лишь упоминании о своенравной девчонке у Янки усиливалась боль и необъяснимые странные звуки в голове. Девушка наивно надеялась, что с переходом на Грань шум и голоса внутри её мозга утихнут, ведь здесь она всегда наполнялась светлой энергией и чувствовала себя сильнее. Но не тут-то было, наоборот, неприятные симптомы усилились. Иной раз кто-то большой и сильный бился в её черепе так, что казалось, сотрясается не только её бедная голова, но и весь видимый окружающий мир. К тому же она стала различать два голоса. Один из них принадлежал Ражье, это был низкий утробный рык, словно свирепо скалился большой рассерженный зверь. Второй голос был знакомый – отцовский, чаще всего он кричал, как от невыносимой боли, и эти крики разрывали ей сердце.

    Бабушкины снадобья и ароматные отвары Дивы больше не помогали, и во время одного из сильных приступов Янка от безысходности послала свою верную трясогузку за Амиром. Араб прибыл быстро, словно только и ждал момента, когда его позовут. Янка знала, что тот обладает даром ясновидца и врачевателя, и верила в его силы, но ей неудобно было тревожить куратора лишний раз. Амир усадил девушку в кресло и долго держал ладони над её головой. При процедуре присутствовали: горгул, Дива и маленькая Яночка, которой стало любопытно посмотреть, как будет лечить гость из высших сфер. Но после долгого молчания и ловких пасов внимательных рук, Амир попросил всех удалиться и оставить его наедине с пациенткой. Сев напротив, он немного помолчал, как бы собираясь с мыслями. Его чёрные глаза полнились печалью.

    Вердикт врачевателя был пугающе абсурдным. Первое, что он сказал, – чтобы девушка не боялась шума и голосов в своей голове, Амир был уверен – они совершенно не связаны с психическими заболеваниями. Это монстр Ражье действительно бьётся наружу, а живущий в Янкином сердце парный артефакт «Глаза Ночи» наградил носительницу гиперчувствительностью к надвигающемуся несчастью. Именно поэтому она слышит того, кто угрожает её жизни, и пока слышит – находится в безопасности. Однако же настоящая беда может произойти тогда, когда шум и голоса умолкнут. Наступившая тишина будет означать одно – враг сломал преграду, что уберегала её, и приближается.

– Слушай внимательно! Как только это случится, не теряя ни секунды, посылай ко мне свою почтовую птицу. Сама, не мешкая, собирай свои воплощения. Летите к бездонному колодцу в Фиолетовой горе. Там мы встретимся и загоним назад наглого монстра. Нельзя дать ему выйти, ты же знаешь, что он может менять личины. – Сделав небольшую паузу, араб продолжил, понизив голос: – И настраивайся, пожалуйста, на то, что Агра не будет в твоей команде.

– Как? Почему? Я не смогу без него…

– Я принёс ему вызов на ритуал, инициация состоится сегодня после полуночи.

    Только теперь Янка увидела, что араб прилетел, прихватив с собой маленький фиолетовый конверт, который напоминал легкомысленную поздравительную открытку, такими в её реальности одаривали в праздники, положив туда деньги. В группе студенты обычно сбрасывались и дарили имениннику на день рождения, сопровождая словами: «Вот дарим тебе очень неожиданный, но самый приятный подарок!» Так повторялось каждый раз, и Янка сама прошлой зимой получила подобный «неожиданный и приятный» сюрприз. Но на этот раз конверт, лежавший на письменном столе, не сулил ничего хорошего. Она развернула конверт и прочла на нем только одну короткую фразу: «В полночь».

– Извини, но я должен сам ему вручить, – тихо сказал араб и забрал письмо из дрожащих рук девушки. – Сядь, я облегчу твои страдания.

– Это вряд ли, – вздохнула Янка и вернулась в кресло. Чтобы совсем не расстроиться и не разреветься, девушка резко поменяла тему разговора: – Знаешь, а я по-прежнему убеждена, что это Гелькны проделки. Знал бы ты только, как она меня ненавидит. Это она Ражье вызвала, вот увидишь!

– Мала она ещё слишком для такой магии, – Араб искренне сомневался, что девочка может разрушить саркофаг, – для этого нужны силы, знания, и магический дар. Чтобы открыть проход в Ад, необходимо сотворить сложный тайный обряд с жертвой и длинным заклинанием. Вряд ли это ей под силу, либо ей кто-то хорошо помогает.

    Амир стал вдруг разматывать свой широкий матерчатый пояс, что стягивал его длинную почти до пола арабскую национальную рубашку – джалабию. Это заняло несколько минут, так как широкий кушак, что опоясывал стройный стан араба, оказался длиною более трёх метров. Амир снял с себя светлую феску, которую носил постоянно и надел на Янку. Феска, к слову сказать, была весьма изысканным головным убором, светло-бежевая, как и всё одеяние араба, и расшита шёлком такого же цвета, но чуть светлее оттенком. Янка очень удивилась:

– А как же ты? Я тебя ни разу не видела без этой шапочки.

– Ничего, у меня есть куфия  и эгаль . Иногда нужно менять стиль, – Амир приветливо, но вместе с тем хитро улыбнулся, – и, к тому же, я тебе не навсегда даю, а на время, поносить.

– Ты думаешь, скоро всё решится? – с опаской поинтересовалась девушка.

    В ответ араб только загадочно улыбнулся и, пожав плечами, принялся наматывать тюрбан из своего пояса вокруг шапочки на Янкиной голове.

      Девушка задумалась, долго не решаясь спросить. Но как только тюрбан был готов, она заставила себя заговорить:

– Я могу присутствовать на инициации?

– Нет, даже не думай об этом.

– А я как-нибудь смогу понять, когда наступит новолуние? Тут, на Грани, вечный туман и обе луны всегда полные. Я хочу молить Высшую Силу за Агра. Вдруг это как-нибудь поможет в самый жуткий его час.

– Поверь, ты обязательно поймёшь. До наступления решающего момента осталось времени – примерно часов шесть в земных временных категориях. Потом горизонт погаснет. В ночь инициации тучи плотно укутывают оба ночных светила. Не догадываешься, отчего твои серьги-артефакты получили такое название «Глаза Ночи»? Они изготовлены в межмирской магической мастерской и помогают видеть незримое. Вместе с началом обряда наступит не только кромешная тьма, но и сосущая душу тоска. Ты обязательно почувствуешь.

    В тюрбане Янка стала похожа на индианку. Новый образ невероятно красил её. И она, любуясь собой в зеркале, не сразу поняла главное. Назойливые нервирующие звуки почти исчезли, теперь она слышала лишь далёкий успокаивающий шум моря. Это было долгожданным облегчением для измученной девушки. Она с благодарностью обняла араба, а тот, не привыкший к искренним проявлениям чувств, немного даже растерялся.

    Но наступал ответственный момент, араб взял фиолетовый конверт и удалился. Ему предстояло вручить горгулу приглашение на инициацию лично в руки и никак иначе. Янка понимала, что сегодня возлюбленный, ставший таким родным, уйдёт в свою другую новую жизнь, может быть, навсегда.

    День не шёл, не бежал, а пролетел, как одно мгновение. Почти всё время до глубокого вечера они просидели, обнявшись на белой лохматой медвежьей шкуре вдвоём.

– А что будет, если ты опоздаешь или вовсе не придёшь на эту проклятую инициацию?

– Да, собственно, ничего особенного не случится, просто меня развоплотят. И я исчезну, здесь меня уже долго не будет, примерно – вечность. Собственно, хоть так, хоть эдак, но прежним я уже не буду. Никогда…

– Но если ты пройдёшь инициацию, всё равно ты будешь рядом, останется надежда… 

– Поверь, очень маленькая… Давай надеяться на лучшее, а готовиться к худшему.

    Они смотрели на бешеную пляску огненных языков в камине и молчали… молчали…

    Со всеми домочадцами Агр простился у дверей замка. Трогательная сатиресса Аминта заплакала, и козлоногий супруг обнял её за плечи, мол, не кисни, я всегда буду рядом. Дива слишком надушилась изысканными духами, что говорило о чрезмерном её волнении. Но она крепилась, хотя в глазах стояли слёзы. Орешка по-мужски пожала Агру крепкую ладонь:

– Ну, смотри там, если что. Всегда помогу, только скажи. Я за тебя…

    Но неожиданно расчувствовавшись, она стушевалась и умолкла, пряча глаза. Красноречие явно не было её коньком. Дива, кутаясь в вязаную шаль с длинными кистями, прижалась к Орешке, словно ища защиты от холода.

    Лишь маленькая Яночка, не осознавая торжественности и трагичности момента, прыгала вокруг, радуясь тому, что в кои веки они вышли погулять все вместе: «Ну, и что ж за беда такая, что дядя Агрик улетает куда-то. Он и раньше часто исчезал, но потом ведь всегда возвращался». Она подбежала к горгулу порывисто обняла, и незаметно положила свою любимую дудочку в его холщёвую дорожную сумку. Красное пальтишко девочки ярким пятном оживляло унылый почти монохромный пейзаж.

    Малышка била тонким прутиком по облетающему большому кусту хризантем на самом краю оврага, вспугивая стайки полупрозрачных элементариев. Они смешивались с белыми лепестками цветов и, подхваченные ветром, улетали в сияющую бездну. Это невероятно веселило её. Лепестки, которым повезло меньше, завершали свою недолгую жизнь, просыпавшись рядом на почву, из которой они и выросли. Небольшое пространство под кустом было усеяно маленькими белыми продолговатыми лепестками, отчего земля казалась пёстрой, словно озарённая солнечными бликами.

    Янка вызвалась проводить Агра по тропинке, ведущей из замка. Давно она уже не ходила этой странной дорогой. Только тому, кто идёт по этому пути впервые, может показаться, будто он проходит сквозь заросли кустарника. Но это лишь иллюзия. По обе стороны мощёной узкой тропинки – глубокие пропасти, а корявые ветки с редкой листвой по сторонам – верхушки деревьев, растущих глубоко на дне. Вороны настроили множество гнёзд и забеспокоились, завидя гостей. Нечасто их тревожили редкие путники. От жуткого гортанного карканья Янке стала страшно. Она подняла с земли камень и бросила в самую сердцевину живой вороньей тучи. Та вздыбилась, поднялась на крыло и, облетев стрельчатые силуэты башенок замка, вернулась к насиженным местам.

    Хмурая гризайль неба насупилась, нагоняя тьму, будто у кого-то огромного и незримого быстро портилось и без того невесёлое настроение. Они держали друг друга за руку и с каждым шагом сжимали их всё крепче. Но настал момент отпустить любимую ладошку, пусть такую чёрную и когтистую, но самую любимую и дорогую. Они остановились, и Янка почувствовала, что вот это она и есть – точка невозврата, и сейчас она потеряет Его навсегда. Она неотрывно смотрела в его глаза, понимая, что в них сосредоточился весь её маленький мир, и не видеть их, означает – не жить.

    В горле стоял твёрдый болезненный комок, который никак невозможно было проглотить. Горючие слёзы назрели и душили теперь, не давая нормально дышать. Она больше не могла быть сильной, она больше не могла терпеть и не плакать, чтобы не огорчать Агра. Что-то взорвалось у неё внутри. Она повисла у него на плече и разрыдалась. Горгул не знал, что делать, он гладил девушку по голове как маленькую, приговаривая:

– Ну, хватит, хватит. Представь, что я просто уехал по делам и скоро вернусь.

– Ты же сам не знаешь, как оно там всё обернётся. Я не могу ничего представить и каждую минуточку, каждую секунду я буду тебя ждать… и любить… ты всегда останешься для меня тем самым парнем с волшебными жёлтыми глазами из того нашего заснеженного дворика «Под аркой»…

    Их прощальный поцелуй отличался от всех прежних – он был печальным, в нём не нашлось места их диковатой страсти, но чувствовалась такая болезненно острая нежность и обречённая преданность, о каких могут знать только те влюблённые, кого судьба заставила расстаться навсегда. Поцелуй растаял, но его тёплый след остался у обоих на губах, как невидимая печать, скрепившая на века. Осталось ощущение тепла и синхронного дыхания, будто на минуту они стали единым существом, которое было гораздо сильнее и бесстрашнее, чем каждый из них раздельно.

– Давай попрощаемся сегодня совсем ненадолго…

– Да, ненадолго… всего лишь на одну короткую вечность…

 

 

© Нифонтова Ю.А. Все права защищены.

 

Иллюстрация Александра Ермоловича