Стихи молодых поэтов.
Молодежная литературная группа «Пробуждение» представляет:
ХУРДАЯН Максим Андреевич, 2007 г.р.
Ростов на Дону
9 – 12
Девятый будильник в сторонку отложен;
Обычное дело – столь поздний подъём.
Не ясно одно в этот день непогожий:
Куда все спешат, покидая свой дом?
Работа наполнена скукой и ленью,
Из чашечки кофе под вечер – глоток.
Десятый заказ в эту нудную смену,
На сердце тоска, словно вечный порок.
Дорога домой через серенький город,
Шаги светофора – число за числом.
А ждать ещё сколько? Одиннадцать? – Много!
Мгновенье решенья ушло на потом.
Отчаянный крик, звонкий скрежет металла,
По телу прошедшего острым клинком.
На мёртвом владельце смиренно лежали
Часы, где «Двенадцать» в разбитом табло.
Но мир не застынет в безумье момента,
Прохожий не вздрогнет, ему всё равно.
Толпа безразлична к живым сантиментам,
И время не ждёт, не щадит никого.
ЧЕЛОВЕК ПО ГОСТУ
Помню то время, как был человеком:
Тучный отброс, воплощение похоти;
Нет силы воли, привязан к монете,
Помощи ждал хотя б от кого-нибудь.
Но верный адепт Рене де Реомюра
Мне посоветовал слиться с железом.
Мечта измениться влекла авантюру.
Вдруг понимаю, что зря-то полез я
В гущу печи’ мартеновской версии,
Что разогрета огнями до тысячи,
Может и более градусов Цельсия.
Кричу что есть мочи: «Господи, вытащи!».
Но что-то менять теперь будет поздно.
Кожа рассыпалась кучкой окалин,
И чувствую, как превращаются кости
Страстной закалки в подобие стали.
Крепче, мощнее, надёжней и твёрже,
Тело моё теперь – прочная масса.
Будущий шаг угадать невозможно,
И вот погружён в леденящее масло.
Чувствую треск от безумного холода,
Секунду назад ещё был раскалённым.
Красный сигнал по зелёному проводу
Снова сказал: «Отправляешься в горло
Свирепого горна для нового отпуска».
Мой единственный шанс на спасение –
Двери, блокирует без права доступа,
Выжигая меня до цветного каления.
Вот и конец, я смотрю в отражение,
Любуясь величием образа статного.
Жидкая бронза течёт по артериям,
Мышцы – металл из жил терминатора,
А сердце в груди, как горячая сталь.
И даже не верю, что это так просто:
Уверенно встать, всему миру сказать,
Что я человек, и я сделан по ГОСТу!
ТАЙНЫ И ОТКРЫТЬЯ
О чём мы с вами говорим? Отнюдь не всё достойно слова.
Как не расколотый нефрит, сокрыта в душах наших тайна.
Ретивой страстью трезвый ум разумной ниточкою скован.
Немой язык пока молчит, и слово дремлет не случайно.
В неё вонзи ключи от слова, назначь всем тайнам рандеву.
Как любопытствующий зверь, открой скорей Пандоры ящик.
Лишь с жатых уст спадут оковы, ты гордо вскрикнешь: «Я живу!»
И всей Вселенной, выбив дверь, увидишь облик настоящий.
Теперь ты знаешь все секреты: ларец сознанья пред глазами.
Все лица мира без изъян сошли с небес в святом событьи;
Но на просторах мира где-то дурень всё так же слеп, как ране.
Баланс придёт, как инь и ян, как сущность таинства открытья.
ТЕПЕРЬ И СЕЙЧАС
Стоит ли говорить в наше время,
Что нет достойного понятия «любви»?
Каждый погружённый в своё бремя
Лишь бродит в своём жизненном пути.
Что говорить о ценностях сейчас?
Когда и человек в глазах имеет цену
Кошелёк души решает всё за нас,
И каждому находится замена.
Теперь, кто ничего не стоит – завышает
Ожидания о том, кого он не достоин,
А кто чист душой и с чувствами мечтает –
Судьбе и обществу как раб покорен.
И стоит ли искать на свете счастья?
Хотя, смотря в чём вы его нашли,
Быть может тот, с кем сквозь ненастья
Вы сможете уверенно идти,
Или, уподобаясь обществу, искать богаче,
Да просто резать сердце на куски,
И смысла нет надеяться, что будет всё иначе,
Когда всё чувства будто выжали в тиски.
Тут всем конечно же своё, но всё же,
Так хочется познать всю страсть любви,
Но общество решенье приняло, похоже,
Теперь лишь правило «заткни и умертви
Те чувства, что внутри пылают ярко» –
Вот суть учений нового теченья.
И сколько счастья не ищи – всё насмарку,
Таков суровый образ современья.
Нет чувствам истинным здесь места и не будет,
Все про мечты забыли, все без исключенья!
Но и не найдётся тот, кто их теперь осудит,
Ведь принято «нормальным» и «свободным»
Определять, что есть любовь, что нет,
Словом горестным, как лезвием холодным,
Исполнится в своих деяниях клеврет.
И хочется добавить в завершенье,
Что если вы ещё умеете любить,
Найдитесь в моей жизни утешеньем,
Лишь вместе не дадим себя забыть…
КАЛЕЙДОСКОП ВОСПОМИНАНИЙ
Сквозь года вспоминаю то время,
Что с тобой проводили мы вместе,
Когда стали счастливым тандемом.
Не забыла? Скажи, только честно.
Помнишь, как допоздна мы гуляли,
Отличая от спутников звёзды?
Тёмной ночью ярчайшим сияньем,
Как Венера ты, рано и поздно.
И в гостях у тебя, ближе к ночи,
Мы сидели, прижавшись друг к другу.
Мир казался на миг обесточен
И лишён на мгновенье испуга.
Что же дальше нас ждёт – я не знаю
И не стану гадать на везенье,
Только буду идти за мечтами,
Вспоминая святые мгновенья.
Эту память создали с тобою,
пусть года беспощадно торопят,
снова здесь, вспоминая былое,
прокручу трубку калейдоскопа.
ПРОСТИ МЕНЯ, ПУСКАЙ НЕ ЗАСЛУЖИЛ Я…
Не ожидаешь этого, но всё же
Хочу сказать тебе сейчас «прости».
Прости за чушь, что так ничтожно
Позволил в твою сторону нести.
Не видел я границы между шуткой
И мерзким оскорблением, когда
Лишь сквернословил, будто без рассудка,
Быть может не простишь ты никогда
Меня за то, что так твердил бездумно,
И я пойму тебя, ведь слишком много
Лишнего сказал, как слабоумный,
Жалкий идиот, и лесом мне дорога.
Но всё же, милости твоей не ожидая,
Пишу я это горькое признанье
Во всех грехах, что молвил не взирая,
И справедливо мне за это наказанье
Посмешищем остаться, погибая.
Но всё же, хоть тебе читать это противно
И размышляешь ты, к чему эта фигня,
Написанная слогом примитивным,
Хочу сказать, в последний раз, прости меня…
НЕ ВСПОМНЯТ
Последний раз в очах закат пылает,
Багровый, сердце режущий закат.
Пройдут года, меня не вспоминает
Никто, кто раньше видеть был бы рад.
Пройдёт пора невинного блаженства,
Исчезнет пламя, что внутри горит,
И то, что видел счастьем я вселенским,
Лишь сердце моё кровью окропит.
Не чудо, ведь далёк я от святого,
Душа моя грязна, мутна, скверна,
Но не забуду сквозь года простого,
Чьи не дают покоя имена.
Они меня не вспомнят, я уверен.
Был частью отношений непростых
И будут ненавидеть за манеры,
Пусть сердца стук давно уже утих
Вас вспомнят, не горюйте вы об этом,
Лишь я на те страданья обречён.
Ведь жил когда, тогда и был заметен
Но слишком незаметным увлечён.
Гореть моей душе, я ей не ровня
За то… какой хороший был я друг.
Зачем пишу я, зная, что не вспомнят
от сердце угасающего стук.
© Максим Хурдаян, г. Ростов на Дону
ГАЛУШКИН Дмитрий Владимирович, 2006 г.р.
Бежецк – Тверь
ЖИЗНЬ
А жизнь – очень странное дело,
Лишь раз загляни в миражи,
И дух, и дремотное тело
Надолго уйдут в кутежи.
И зная в том странствии белом,
Где нет ни печали, ни лжи
И птичка так сладенько пела
В полях полувыжженной ржи,
Что мир этот призрачно-зыбкий
Край, полный надежд и тревог,
Где радость сменяется скрипкой,
А грусть переходит в упрек.
И вроде бы хочешь остаться,
Но зов осторожный: «Не смей!
Ты должен всегда сомневаться,
В объятиях боли и змей».
А жизнь – это странное дело,
И море без цели и дна,
В котором ты плаваешь смело,
Но где только бездна. Одна.
ЗАЧЕМ?
Зачем же жизнь ВСЕГДА выходит боком
И с битой картой, а порою топью
Где ногу сломит чёрт, но Богом
Забитый край не острого угла?
Затем, что после вечность мне лгала:
(Не-мой будь слитый или – даже дробью)
Помноженным на ноль с глубокой скорбью
Под знаменатель выйдешь у кола
Вверху к ведущим с красненькой строкой.
Замкни сейчас железные два века;
Но толк какой? До половины трека
Все промахнулись невзначай рукой...
СТРАСТНАЯ ПЯТНИЦА
Был час шестой. И город под голгофой
Небесный свод закрыл под тяжесть плит,
Больных обсидианом. Катастрофой
хворало солнце там, где путь избит
Со странником. В миг в тишине квартала
Качнулась тень на трапезной стене.
Тогда же жадно даже смерть глотала
Продрогший воздух. Тихо. В полной тьме.
Сын не кричал, но голос был как провод,
Натянутый меж небом и землёй:
«В Твои я руки, Отче, дух от гроба
Вверяю». Грохот грома. Гул струёй...
И храмовая рваная завеса
Свисала вниз, как во дворах бельё.
И стар и млад, святоша и повеса
Молчали. Верно. Каждый про своё.
Городовой с не азиатской рожей
Перекрестился: «Истинно был Бог...»
И люди расходились в непогожий,
Как день тот мир, а кто-то в горе глох.
Как бабы те, что шли за ним когда-то
Из галилейских маленьких дворов.
Был вечер. Час шестой; как вечность смята
Запиской всепрощения грехов…
ПЯТЬ УТРА НА ДВАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД
В пять утра, город многим не нужен.
Я иду в полусонный квартал.
Синий «Форд» в этой утренней стуже
Партизанить за елью устал.
На дворе вновь две тысячи пятый.
Мной любимая очень пора!
Я тогда появился, ребята,
Первый раз у родного двора.
Что-то бьётся о край одеяла.
Может… память. Я сам на ногах.
Двадцать лет – это страшно, и мало,
Да и жалко – что жизнь; в дураках.
И теперь-то стою, как придурок,
У машины в застывшей тиши.
И асфальт по-апрельски так хрупок,
Отражая изломы души.
Что по-прежнему? Всё, что нелепо.
Что другое? И я, и дома.
Время катится грубо к Алеппо,
Превращая пространство в тома.
ВЕЧЕР
Ненастный вечер, серость в призмах.
Туман зарежет город в ночь.
И я один бреду, как призрак,
Бог чем един – гонимый прочь.
Вокруг так странно в вечер ранний...
Там дол разбитых душ, зеркал.;
Там чёрт любил одну, но ранил
Всех тех, кто с ним пасьянс играл.
В дали, где тлеет бархат луга
И гасит век ручной маяк,
Сектант любви опять без плуга…
И путь изысканно двояк.
А я дошёл уже до цели,
До ручки кости и дверной
И вижу что ушли дрянной
Туман со мной, обман и ели.
Игре конец. Закончен бой.
УСТАЛ Я…
Я так устал быть во главе,
Как будто в осень гидромет.
Кто держит в глупой голове
Лишь только ветер перемен,
Того, увы, не излечу,
И даже если бы хотел.
И пусть к чертУ да Ильичу
Идут сто тысяч бренных тел.
Идут в холодном октябре,
Когда алеет акварель.
Зато сейчас почти апрель,
Но дело вовсе не в тепле.
Идей твоих не разделю,
Что не о чем и обо всем.
Кто без царя жил в голове,
На деле будет не спасен.
Не говори мне о любви,
Предназначении в любом.
Тому, кто кинул этот мир,
Ты, что не бросил отчий дом.
Запомни: тот, кто изменял,
На деле просто предавал.
На миллион таких менял
Один достиг небесный вал.
Ты предпочёл скамейке трон.
Что ж, ну и кто теперь вокруг?
Ты не один на миллион,
А я себе – есть враг и друг.
ГРУСТЬ
Казалось. Я царапал тщетно скалы
В надежде кровью смыть со смертных смерть,
Чтоб каждый мог быть вхож со мною в залы
На мостовой, где в волю впилась жердь…
Как вхож был я к свободе и как изгнан
бродягой хворым к мысу ветра петь.
За тех, кто не сошёл ещё с эскиза,
не признан, и как я – не смог иметь
Ни счастья, ни талантов, и не волос,
И не надежды от славянских рун.
А потому украл несвойский голос
– Хрипучий голос громче всяких струн.
Что как ни странно, кстати, приспособлен.
Да где ж теперь она – былая стать?
Всё отобрал, что дать бы мог я – гоблин,
И только песню к ветру можно сдать.
ИСПОВЕДЬ ЗУМЕРА
Да простит меня Бог, я не часто к Нему прибегаю!
От того не бандит, не убийца степной и не вор.
Я попутчик тверской, далеко не из штата Огайо;
Не об этом я с Ним заведу наконец разговор…
Сильно тяжек мой грех, от того-то по жизни елозит:
Мои мысли – поток не священных, владыка, постов,
Мои чувства – набор из случайных картинок-эмодзи.
И как в притче на зло, с этим быть мне годин этак сто.
И как будто во сне: где в безмерной цене комментарий,
Что скрывает давно скудоумье под маской даров.
Дай мне сил обратиться весною в гербарий –
Он полезней в сто крат с ядовитых амбиций паров.
Если время пришло отделить бесконечные ленты
И услышать в тиши колокольный спасительный звон,
Не копить компромат на себя и не чиркать изветы,
А всего обрести настоящий, душевный закон –
Вспомню, что и не знал: о туманах на летних лужайках,
О закатах, что нужно самим отыскать впереди,
О дворовых живых озорных необыденных шайках,
Свои чувства, убрав от вольфрама печальной груди.
© Дмитрий Галушкин, Бежецк – Тверь
ДЕРНОВ Иван Максимович, 2003 г.р.
Котлас – Санкт-Петербург
ВСЕМ НАМ!
Мы останемся первоклассными
Невзошедшими скалолазами,
Неизвестными – просто оными
Недосказанно-завершёнными.
Что хотелось нам? Что искали мы?
Мы попали, друг, в междускалие,
В две эпохи, что в небе гущею:
В неизжитую и грядущую.
МОЯ ДЕРЕВНЯ
Моя деревня. Лес. Увал.
Зимой давно здесь не бывал,
Не помню сколько.
Лишь в память врезалось осколком:
Семейный стол, курантный бой,
Мой дедко –
всё ещё живой.
Такая радость! Верь – не верь!
Там нет ни боли, ни потерь,
И каждый верил...
в чудеса
Желали, чтоб...
я чуть и сам
Не проболтался и не счёл:
А вдруг сбывается ещё?
СКАЗОЧНЫЕ СНЫ
Мне после сказок не спалось.
Уснули: папа, кот и мама,
А я смотрю в земную ось
В ночи, где чисто, бестуманно.
Протру окошко рукавом
От лунных пятен, звёздной пыли,
И не спросить ни у кого:
А где же раньше все мы были?
Быть может в этой черноте?
(И не страшит меня затея)
Я верю: светлый Чародей
Он есть, он победит Злодея!
А что они же за одно,
Я догадаюсь чуть позднее,
Небесный шарик заводной
Кружи́т быстрее и быстрее,
Но нынче я верну назад
Все эти звёзды, эти пятна,
На жизнь, что сказочно-понятна,
Закрою детские глаза.
ДОРОЖНОЕ
Небо поразили
Звёздные эскадры,
Едет по России
Мой вагон плацкартный.
Дальняя дорога
Не страшит ни чуть,
Всё равно ведь строго
Предначертан путь.
Мимо одиноких
Сиротливых станций
Я проехал многих:
Молодых и старцев.
Отчего сквернее
Жизненный мотив?
Ты гони скорее,
Мой локомотив!
Роковую лихость
Провези всерьёз,
Чтобы сердце билось
В метроном колёс.
СНЕЖИНКА
Последней мартовской снежинкой,
Летевшей будто бы в огонь,
Уже безжизненной и жидкой
Упавшей на мою ладонь,
Послала весточку родная
Пурга над Северной Двиной:
Ещё заснеженного края,
Где климат попросту иной.
А здесь у нас такое дело:
Весна в теплеющей истоме!
На счастье ты не долетела,
Не жду, не думаю о доме,
Где ждут меня с простым ответом
В снегах, идущих мимо-мимо,
Что я лечу к ним в это лето
На белом пухе тополином.
РОБОТ
Монохромный город,
Сонная туманность,
Зубоскальный холод
Северных ветров.
Милый-милый робот,
Молчаливый ропот,
Что с тобою сталось
На пути к метро?
Ты постой! Послушай
Грохоток трамвайный,
Посмотри наружный
Красно-белый лоск.
Глянь, а наверху же
В сеть ажурных кружев
Заплелись сакрально
Веточки берёз.
Что ж, не буду мучить.
Ты уже уходишь
В будничную кручь и
В мир своих пружин.
Иногда сквозь тучи
Виден солнца лучик,
Знай: тоска – всего лишь
Пасмурность души.
Я не вижу повод,
Чтоб впадать в усталость,
В повседневный морок
Гложущих проблем.
Монохромный город,
Где туманный холод,
Я с тобой останусь
... насовсем.
ПАМЯТЬ
Память виновато
В гости зачастила:
Было ведь когда-то
Просто и счастливо.
Было то же утро,
Снег припорошён,
Только почему-то
Было хорошо.
Не скорбел о жизни,
Шёл, куда ведут,
И в морозной выси
Не искал беду.
На небесный купол,
Словно звездочёт,
Я смотрел и думал,
Думал ни о чём.
Ну а звёзды знали...
Только вот про что?
Что-то было с нами.
Было и прошло.
ДРУГУ
Как привокзальная разлука,
Мазутом пахнут поезда.
Мы снова, друг мой, друг от друга
С надеждой, что не навсегда.
Здесь, как и прежде, глухо... глухо –
Провинциальная страна –
Моя любимая разруха,
Что так по-странному стройна
В своей огромности, в излишке.
Длинна ль дорога? Коротка?
А превратится в «городишки»
Игра в большие города.
В пути без края и начала,
Что кем-то создан от руки,
Игра никак не отличала,
Где твой и мой среди других.
НА НАБЕРЕЖНОЙ
По набережной шастаю беззвучно,
Как привидение вчерашнего творца.
Я не погиб, я попросту измучен.
Считайте, умер, но не до конца.
Шагала мимо мёртвая текучка,
Прибрежный ветер щёки прижигал,
Пятно у сердца – вытекшая ручка
Во внутреннем кармане пиджака.
Зажму рукой засохшие чернила
И все стихи, которыми она,
Короткими, несчастными чертила
Счастливые и долгие года.
ВЕСНЕ
Мы будем праздновать весну!
Игристый свет на землю льётся,
Сегодня каждому плеснут
Вино из выжатого солнца.
Пыльцовый терпкий аромат,
Забытый вкус цветущей сласти,
Библейски пал холодный март
За ожидаемое счастье.
Несёт бабуля вербный стяг
К святым воротам Петербурга,
И мы идём, пока все спят
Влюбляться в жизнь весенним утром
* * *
Он всё оставил в жизни прошлой:
Любовь, веселие и счастье.
Обломки про́житого – крошки,
Что он хранит, как для причастья.
Но гаснет свет воспоминаний.
В полночной сутолоке мыслей
Последний кадр возникает
И мимолётно, по-английски,
Уходит к звёздам в двери неба
На зов других забытых судеб.
Всё тот же мир, вселенной слепок,
Он видит в незнакомой мути.
Из тела в тело путь нетленный.
От прошлой жизни к настоящей
Шагают души в перемены,
Шагают души в новый ящик.
* * *
В городе серебрят
Мутные зеркала.
Улица замерла
В омуте сентября.
В небе ночной циклоп,
Даже в седой циклон,
Сквозь ледяной атлас
Вдумчиво сероглаз.
Таял фонарный свет
Сливочным родником,
Теплил родимый дом
И охранял от бед.
Знала берёза-мать,
Что у неё опять
Будут унесены
Дети былой весны.
И за слезой слеза
С мокрых глазниц ветвей –
Жёлтые паруса
Плыли без кораблей.
Время бежит в цейтнот,
Скрылся ночной циклоп,
Смирно стоят вдали
Стылые фонари.
Осени злой пейзаж
Мазали на трюмо:
Броскость и эпатаж,
Бронзовый натюрморт,
Где отражались мы
Где-то со стороны
В утреннем серебре,
В будничном сентябре.
© Иван Дернов, Котлас – Санкт-Петербург
ЖАРКОВ Эдуард Романович, 2004 г.р.
Ростов на Дону
КРЕСТ
Любовь и смерть на нём поцеловались,
Чтоб он пророкам приходил во снах,
Чтоб дети при его лучах рождались
И ко́пты били у себя на лбах.
Чтоб тяжкой ношей быть на бренном теле,
Но облегчать страданья смертных душ.
И чтоб о нём в молитвах нежно пели
Младая дева и престарый муж.
Чтоб останавливал он тумен зверский
На стыке перемен и швах эпох.
И чтоб прошедший степь улан венгерский
Пред ним свалился и с коня, и с ног.
И чтобы в мире истины остались
На нём пришлось за веру умереть.
Любовь и смерть на нём поцеловались
Мой тяжкий крест.
Вся жизнь.
Любовь и смерть.
* * *
Её ладони больше не прошу,
Лица не жажду видеть ни мгновенья.
Я о любви обычно не пишу,
Хотя сегодня сделал исключенье.
Друзья все знают, что пускай я мил,
Красив, смазлив, но на девиц не падок,
И сколько б красноречьем не твердил,
Но не люблю их ласковых загадок.
Не потому ль, что сердце отдано
Той девушке, что я не забываю,
С которой быть совсем не суждено,
О коей я ночами вспоминаю.
Не потому ль я трепетно дышу,
Что есть в любви, наверное, забвенье.
И потому я лирик не пишу,
Хотя сегодня сделал исключенье.
ПЕТЕРБУРГ
Ты помнишь, как мы познакомились в зимнюю пу́ргу?
И вот через несколько суток твой поезд умчал –
Ты сердце своё по рожденью отдав Петербургу,
Совсем не поймёшь, как в Ростове я трепетно ждал...
Вернувшись, ты бренную жизнь мне по-новой открыла,
Ведь только одна ты меня понимала во всём:
Во всех размышленьях, поэзии тяжко-постылой –
Одни твои светлые очи горели огнём.
Полгода прошло во мгновенье, даю тебе слово!
Пред самым моим днём рожденья опять ты ушла.
Столицу морей вожделеешь и снова и снова...
Ворота Кавказа окутает тёмная мгла.
Эй, сварщик, свари мне вагоны, чтоб крепко держали
В себе ожиданье от встречи с тобой роковой!
Колесник, построй мне такие колёса из стали,
Чтоб я никогда не вернулся обратно домой!
Чтоб вечно я мчал за тобой по пятам, по России
И, может, однажды приехал и в город морей –
Хочу повидать, наконец, я мосты разводные,
Что вечно разводят дорогами судьбы людей.
ГРЕЧАНКА
Она стоит и, напевая,
Взирает на морскую гладь.
Смуглянка, девушка простая,
Гречанка, право, что с ней взять?
Ну, здравствуй, дева, калиме́ра!
Так скромно смотришь на причал –
Ты, верно, вышла с книг Гомера,
Он много о богах писал.
Твой взор овеян благодатью:
Большие чистые глаза,
По ветру льётся нежно платье,
Как в синем море паруса.
Бессонница, Гомер, не знаю,
Чего так долго я не сплю...
Курю и молча наблюдаю,
Как дева машет кораблю.
Курю и мыслю виновато,
Чем заслужил ей доброту?
Зачем она зовёт куда-то
И почему я с ней иду?
Я ЛЮБЛЮ
«Я люблю» напиши на латыни,
Чтоб почувствовал веры остов,
Будто молишься в стенах твердыни,
Ощущая защиту крестов.
«Я люблю» напиши мне по-гречески,
Чтоб я понял гомеровский миф,
Чтоб покинул я мир человеческий
И тягал валуны как Сизиф.
«Я люблю» напиши на санскрите,
Чтоб наполнился мудростью вед
И, постигнув нирвану в зените,
Лично Кришне сказал бы «привет!».
«Я люблю» напиши мне на русском,
Чтоб я понял всё даже в потьме,
Даже в лучике маленьком, тусклом
Всё прочёл, от тебя что в письме.
«Я люблю» ты скажи мне на ушко –
Я лишь голос твой слышать привык.
Чтоб прочесть мне любовь и не нужно
Знать ещё хоть какой-то язык.
МЕЖДУСОНЬЕ
Ночь затихает, и бродят рассветные тени.
В городе тихо, под утро прерывистый сон.
У изголовья кровати течёт Рубикон,
Что же мне выпадет, сонмы каких приключений?
Хочется пить – пробуждаюсь от грёзного ига:
В комнате тёмной намешаны дрёма и явь.
Я между ним иду не ногами, а вплавь,
В кухню зовимый, разбуженный жаждой великой.
Утро, ну, что же меня тут ещё поджидает?
Что же приснится мне следующим розовым сном?
Разум стихает. Зарёй наполняется дом –
Так в междусонье раздумья совсем пропадают.
* * *
Опустел бокал, прокурен воздух,
За окном щебечет воробей,
По двери проходит лёгкий по́стук:
Я не жду и не люблю гостей.
Люди вечно требуют вниманья,
Сколько лет сижу я взаперти?
По двери усилилось стучанье,
Чёрт с ним – кто стучится, заходи!
– «Здравствуй, что потребуешь, проситель:
Чай, табак, по стопке по одной?»
– «Я хочу попасть в твою обитель
И остаться навсегда с тобой.»
– «Тут не угадал – я сам с собою,
Сам я господин своей судьбе!
Жизнь свою без визитёров строю,
Извини, мне нет нужды в тебе.»
Если только вразумели люди б,
То – нисколько ото всех потерь!
В жизни мне не нужно лишних судеб:
До свиданья, друг – закрою дверь.
До свиданья, я один, как прежде,
За окном щебечет воробей.
Дотлевал бычок в пустой надежде,
Что когда-то я впущу гостей...
* * *
Не вернутся, ушедши однажды распахнутой дверью
Молодые, весенние эти лихие года.
Я не жду, и тем боле совсем никогда не поверю,
Что останусь таким в головах у людей навсегда.
Я забудусь во множестве мелких прошедших историй
Потеряется след на распутии сотен дорог
Про меня вроде что-то писал документный скрипторий
Ну, а жил ли я вовсе – не вспомнит, наверно, и Бог
Позабудется прах, развеваемый донскими степями
Или где-нибудь в землях далёких таинственных стран
Я прожил, ну, а ныне забыт молодыми ветрами
Как стихи безымянных поэтов династии Тан
Позабудет меня отпевавший на кладбище клирик
И мечты, что не сбы́лись вернутся к своим небесам
Молодой, жизнерадостный, вечно смеющийся лирик
Я умру и уже никогда не наведаюсь к вам..
© Эдуард Жарков, г. Ростов на Дону
ВЕСЕЛОВА Анна Витальевна (Ася Павленко), 2000 г.р.
Азов – Ростов на Дону
КАКОГО ЦВЕТА НЕБО?
Какого цвета небо на рассвете?
Об этом позабыли старики,
О нем не знают в это время дети,
О нем известно рыбам у реки.
Рисует красками природа неустанно!
Днём неба синевы единый цвет:
То перистым, то кучевым наглядно
И облаками закрывает солнца свет.
Какого цвета небо на закате?
Спросите у влюблённых вы людей
Не передать на фотоаппарате
Оттенков, переливов и теней.
Какое небо в сумерки – загадка
Но пахнет для меня оно теплом,
Деревней, садом, где стоит оградка
Избой, большим оранжевым котом.
А ночью небо украшает бисер
Причудливых фигурок хоровод,
Проплыть бы по нему, но нужен глиссер
Пройти по небу бы, не зная брод.
ПРИВЕТ
Привет, уже стучит в окно мое осень.
О нет, это не грустно, ведь знаешь,
Флёр грусти для осени столь вредоносен.
Увидимся в парке, в безлюдном мы крае?
Привет. Там листья такие, как из ювелирки!
Мы солнце с тобой провожаем до лета!
Увидимся в парке? Поделаем снимки?
Быть может уже и прогулка не светит.
Привет, ты молчишь, и опять без ответа.
Мы с небом омоемся снова слезами.
Стою я с зонтом и в пальто я одета.
Увидимся? Нет? И молчанье упрямо.
Привет и пока. Что случилось? Не знаю.
Пишу в пустоту. Кричу в мусор слова.
Мне в сердце вдруг пуля. И рана сквозная.
Меня любит осень. И с ней я жива.
Поэтов тоска. Почему? Мне не ясно.
Хочу я того, чтобы в радость была.
И осень пожаром своим не погаснет
Спалит МОЯ осень хандру всю дотла.
Привет. Я пишу, я зову тебя снова.
Увидимся в парке? Молчишь ты опять.
И я, как любовь, для тебя не знакома.
Ошибок не стану с тобой повторять.
Привет, моя осень, меня ты услышишь!
Хочу я букеты листов собирать!
Хочу слушать дождь и капли на крыше.
Привет, моя осень, моя благодать.
ОСЕНЬ
Ты пора, которая опьяняет, словно вино.
Похоже, в тебе скрыта истина.
Тебя поэтам воспеть в стихах суждено,
Опадаешь на землю ты листьями.
Ты – покров золотой, ты – каштанов пора
И подход твой к цветам скрупулёзен.
Ты идёшь после лета, на свет ты шустра.
Ты – прохлада. Прекрасная осень.
Камышей гарь идёт по ветрам от реки,
Пахнешь ты и костром, и уютом.
От тебя так хотят люди быть далеки,
Ты янтарь предпочтёшь изумрудам.
КОГДА-НИБУДЬ
Когда-нибудь последний будет стих
Когда-то будет и последней проза
Тогда услышу я, что ветер стих,
И больше не услышу паровоза.
Когда-нибудь последний свой аккорд
Сыграет музыкант рукою на рояле,
Тогда я не пойму, к чему весь мир готов.
И не услышит больше тот, кого позвали.
Когда-нибудь художник не поймёт того,
Куда акцент поставить на своей картине
И гаснет солнце и не видно ничего.
Потухнет свет и всё ослепнет в мире.
Когда-нибудь исчезнет гул машин,
Когда-нибудь исчезнут все мосты,
Когда-то ты пройдешь среди руин
И скоро ты поймёшь: твой след остыл.
Когда-то разойдётся шов Земли
Когда-нибудь исчезнут города.
Что же сумели мы из дома унести?
Частичку тусклую панельного тепла.
Когда-то не сказать тебе «прости»,
Когда-то не услышать «я люблю»,
Когда-то будем все мы не в сети.
Когда-то все равны будем нулю.
МАЛЕНЬКИЙ ГОРОД
Хочу вам поведать один рассказ
О городе маленьком, но родном,
Где юность моя быстро так пронеслась,
О месте, что было отбито Петром.
Большая история города малого.
Валы, укрепления, порт на Дону.
Нигде нет такого солнышка алого
И образ реки в своём сердце ношу.
«Оленья горка», резвимся там в зиму,
В Музее мы смотрим сокровища скифов.
Мой маленький город душой не покину,
Ведь полон он тайн загадок и мифов.
Ворота там есть, что в боях сохранили,
Музей Самойловича – краюшек Арктики.
Мой маленький город в истории мериле,
Мой маленький город на карте неяркий.
Люблю это место, с названием чудным,
Тот дворик, где дружба моя рождена.
Прекрасен пейзажем своим изумрудным,
Поэтами, теми, чьи милы слова.
Мой город – есть горка и радости детства,
Мой дом, все соседи, цветы, тополя.
Мой маленький город – большое наследство,
Историю в улицах нежно храня.
Кошка загадочно смотрит в окно,
Слышится дворика столь родной зов.
Сколько же мной было книг прочтено,
Где славен был мой родной город Азов.
СТРУНЫ СЕРДЦА
Возьми всё без остатка у меня,
Хоть душу вырви, ведь она мне бесполезна.
Ты можешь хоть молить, хоть плакать, хоть кричать,
Но никому я свои струны не отдам от сердца.
Ты можешь безрассудно взять и замолчать,
Разгневаться, хоть гневу здесь и не найдётся места.
А хочешь – уходи, поставь на мне печать,
Но никому я свои струны не отдам от сердца.
Смирись, прости, беги, но ты не замечай
Тех слов, что произносишь больно резко.
И не проси, не подкупай – не дам!
Не дам я тронуть свои струны сердца!
Пусть мир передо мной обрушится тотчас.
И между нами пусть падут ниц королевства,
И я умру, но даже в этот раз
Ты не посмеешь тронуть мои струны сердца.
Быть может, и настанут холода,
И ты захочешь у костра тогда погреться.
Возьмёшь гитару в руки... где струна?
Но я не вырву мои струны сердца.
Быть может, ты захочешь мирно жить,
Пульсация забьётся в ровных герцах.
Доверю ли сейчас? Ах, не смеши!
Я никому не доверяю свои струны сердца.
Звучат они всем биоритмам моим в такт,
Омытые Диониса вином, и выкованы для меня Гефестом
Быть может, это некий судьбоносный пакт,
Но никому не дам я тронуть мои струны сердца.
Закрою их навеки, заточу
В шкаф из железа, не пройдут любви там специи.
Ключи всем океанам я на дно пущу,
Чтобы никто не тронул мои струны сердца.
Пусть не нужны они всем вам хоть век!
И пусть дурная слава будет лишь вертеться!
Запомни, в этом мире, человек,
Никто и никогда не тронет мои струны сердца.
Я закрываю свои чувства на замок...
Эмоциям закрою плотно дверцу...
Чтоб по ошибке вдруг... никто не смог
рукою тронуть мои струны сердца.
НЕБО ЦВЕТА СТАЛИ
Стальное небо снегом засыпает города.
Простынкой белой, будто саван создавая.
И белый холод между нами навсегда:
Со мной ты мёртв. Я – навсегда живая.
Стальное небо тучей кроет синеву
Всё заслоняя жизни солнца свет.
И между нами тьма во сне и наяву
Есть ты и я, а нас в помине нет.
Стальное небо тучи медленно несёт
О них дома царапаются крышей
Им будто всё известно наперёд.
Стальное небо, будто скорбью дышит.
Ведь знаешь, небу всё равно до нас.
И ты, и я всего лишь для него пылинки.
Быть может небо цвета стали скажет пару фраз
И проиграет наши старые пластинки.
И проиграем мы опять в последний раз.
Развернется грозою неба сталь и снова,
Педаль ты выжимаешь в пол и это газ.
И снова мы друг с другом не знакомы.
Быть может и пробьётся синева.
И серость она свергнет ярким цветом
Быть может снова вместе будем навсегда!
Но небо цвета стали нам не даст ответа
© Анна Веселова (Ася Павленко), Азов – Ростов на Дону
ТУР Валерия Алексеевна, 2000 г.р.
Ростов на Дону
СТОИТ ЛИ ЗАДАВАТЬСЯ ВОПРОСОМ
Стоит ли задаваться вопросом
о смысле жизни и как заработать денег?
По данным опросов, большинство плывет
по течению, не покидая берег.
В начальных этапах жизни
нам весьма актуализируют второй вопрос,
забывая сказать о том, что слияние
данных позиций дает прирост.
Исходя из Эмпирический доказанных данных
мужчины до 30 И женщины помладше,
рождённые в 90х – 95-х
не знают что делать дальше.
для данного поколения, в силу времени,
был актуален второй вопрос,
но заработать денег не всем удалось,
несмотря на разбитый нос.
Если вы спросите: зачем я даю эти данные?
Ответ будет прост:
поколения икс дети ранние,
всё-таки ждёт их какой либо рост?
Стоит ли задаваться вопросом:
о смысле жизни и как заработать денег?
По данным опросов, большинство
плывет по течению, не покидая берег.
в показателях: счастье, успех;
смогут ли опыт взять?
и превратить в слияние тех
вопросов, что нас тяготят?
Если забыли, напомню вопросы:
денежный и про смысл.
думаю если уж мы не прорвемся,
то наши дети должны бы.
Ведь у них будут крутые бабушки,
дедушки, мамы и папы.
ведь научим их делать все в кайф вообще!
мы за них будем Рады.
ПИТЕР
белый снег за окном превращается в грязь.
что мне город в котором на зи’му дней 20?
и живет моя мысль в город несясь,
где мороз мне сокроет душу как панцирь.
где слились все в мелодию струнных глася
голоса в один хор: вот вам свет и искусство!
где от тьмы в благосклонном свете, пленя,
от соборов добро победило безумство!
город памяти, город мечты, холодов.
не замерзнет рука, да прогреется сердце,
когда держим мы путь сквозь сотни дворов
сквозняков, ты со мной, велишь мне одеться
теплее, теплее! бежим же со мной
в город, где все еще есть надежда!
где мы под покровом ночи светло’й
зайдем с тобой в храм, милый мой, нежный!
бежим со мной же вперёд, туда!
судьба нам твердит: вам так начертала!
и пусть ты пленил собой города
другие, здесь мы начнем все сначала.
* * *
Мы должны были жить по-другому.
И проблемы будут всегда.
Не известно, когда же нам к богу,
И лежат ли дороги туда.
Все по взрослому делать, все быстро.
Чтоб свое без хребта не терять.
Я беру под контроль свои числа.
И пытаюсь себе не врать.
Жить в иллюзиях? Нет. Бесконечно
Эту жизнь на потом отдавать?
Мон-ами, я теперь не беспечна,
Мон-ами, я хочу к нам в кровать.
Чтобы вставать с желанием жить,
Переделать земные дела,
А потом и мечту не забыть,
А потом отдыхать нам пора.
И чтоб между делами-чувства
И чтоб между глазами смех.
Брать ответственность – тоже искусство
За себя и друг друга на век.
* * *
Я просыпаюсь в чужой одежде
У меня нет ничего кроме тела
Я относилась к нему небрежно
И оно все время болело
Я просыпаюсь в чужой постели
У меня нету своего дома
Я отпустила всех тех, кого злила
Может и я никогда не любила
Вечная жизнь
Я засыпаю в своей могиле
Сладкая жизнь
Я засыпаю в своей могиле
ДЕСЯТКОВ ЦИФРА
Каждая жизнь скоротечна,
Путь весь – десятков цифра.
Люди влюбляются вечно,
Не зная код от шифра.
Я код от шифра знаю,
Твоего сердца шифра.
Пусть, это будет тайной,
Тем, что другим не видно.
Я тебе буду другом.
Больше, чем просто словом.
Ведь, мы нашли друг друга
В мире, забытым богом.
Сердце мое – сияет
Ведь, ты разгреб весь хлам
И осветил вновь светом
Этот разбитый храм.
Я поклянусь остатком
Моей дрянной души,
Что не проткну нам сердце,
Только меня держись.
Я – покажу нам счастье.
Ты – обретешь себя.
Пусть ту десятков цифру
Нам на двоих продлят.
* * *
Мы никому не нужны
только сами себе
ночью мы точим ножи
прячась от зла что извне
слабые слабые люди
в чем-то наверно сильны
нас никогда не полюбят
так как хотим того мы.
Искра из сглаз все ж резвиться
плачет в потемках душа.
Новый мир мне не снится
все создала бы сама
если б не тоненький голос
что мне твердит изнутри
я одна слабая в пропасти
ты мою руку возьми
ищем нежданного друга
чтобы поплакать в плече
слабые слабые люди
и не помочь нам уже
но я с надеждой на чудо
и на свое же плечо
я никогда не забуду
что сердце моё горячо.
Хочется верить что кто-то
станет родной душой
то как я видела будто
было как будто со мной
НО ЭТО ВЗАИМНО…
Ведь любовь – это что-то тихое…
О чем нельзя твердить в титрах
К своему дню в сторис длинных.
Что-то робкое как при первом касании в 15
И обжигающее, но уже в 20.
Это как те соседи, что бесят своим гулом глупо:
В твоей голове засядет Шум Любви,
Если уйдёт под утро
Твой любимый. Самый родной человек,
Окажешься тряпкой, пешкой лишь обстоятельств
И пустится тупо в бег.
При первых волнах, бурях он крикнет:
«К берегу! К берегу!»
– Бред, бред…
Вы все нацелованы, но в ваших грудинах сталь.
А некоторые бегут к тому что жаль,
Жаль оставлять, хотя давно уже надо оставить.
И вы не видите. Но я попробую вас заставить
Видеть. Прозреть.
В вас так много любви! Столько пылкости, боли, заботы!
Отдайте! Отдайте ее тем, кто держал ваши волосы в минуты рвоты,
Тем, кто вас обнимал, когда вы бились в печали,
Иль без дела скучали.
Вспомните: чай и беспечное утро.
Вы с мамой на кухне.
Беседу ведете, что было и не было:
Что же вы прожили? Что вы обедали?
Ей вы отдайте любовь хоть немного.
другу, подруге, кто был рядом в невзгоды.
– Ну стойте, стойте! Я понимаю.
Вы мне скажете: «Как ты можешь так судить обо всех подряд,
ты молода для любви своей, боже!»
Но я любила 7 лет, ребят!
Мне так же больно как вам. И впрочем,
Будет больнее, а может и нет.
Но всё кончается: стих или очерк.
Надо идти и голову вверх.
Просто, я с каждой душой одинокой.
Хочется всех сильно обнять.
Я буду с вами, я точно не позер,
Ведь мне, почему-то, всегда не плевать.
Я тихо на улице летом
Буду сидеть и пить вино.
– Поднимаю бокал, за всех тех редких!
Кому еще не всё равно.
© Валерия Тур, г. Ростов на Дону
ВАКУЛИН Илья Геннадьевич, 1996 г.р.
Ростов на Дону
Я СМОТРЕЛ НА ТЕБЯ…
Тихо дым пробежал – умора,
Уморительная тишина.
Я увидел тебя у моря,
Ты стояла совсем одна.
Я курил – дым бежал полоской,
Море волнами налилось.
Твоя кожа почти из воска,
Я подумал тогда: «Авось,
Проведу этот день с тобою,
Расскажу тебе морок свой.
От любви я давно не вою,
От любви прекратился вой».
Небывало огромно море,
Небывало забавна ты.
Твоё тело игриво вторит
Умиранью моей мечты.
Я смотрю на тебя – мне страшно,
Вдруг, поймаешь случайный взгляд.
Я похож на живую сажу,
Мой костюм человека смят.
Я хочу быть как это море,
Я прошу, погрузись в меня!
Может, больше не буду болен,
Может, снова смогу менять
Чертовщину на смелость танца,
На великое слово «жизнь»!
Я смотрю на тебя сквозь пальцы,
Вынимаю свои ножи.
НАД ЛОЖКОЙ
Лопасть ложки кружит в кружке
Пропасть кофе – лужи, лужи,
Пасть родная пьёт бессильно –
Пасть до рая будто пыль, но
Пылью быть безумно страшно,
Двину кони, двинусь башней.
Был, но прыть везуче вышла
И утонет, и так пышно
Растворится в пьяном эхо.
Я не бредил, я любил же,
Только лопасть ложки вехой
Толком лопнет и забрызжет
Вверх до ада, вниз до неба –
Верой, градом, ливнем. Не был,
Но в награду за бессилье –
Пасть до рая, будто пыль, но...
БУЙСТВО
Да какой тут зубы чистить –
Я сползаю по стене.
Помню, раньше, ныне, присно
Заболтавшимся в петле
Был, как стул с тремя ногами
Вышвырнут куда-то вдаль.
Всë вскипало между нами,
Всë разрушилось – не жаль.
Будто бы гнилое мясо,
Лясы с кем-то поточу.
Разлагался, мерил рясу,
Пил таблетки, шëл к врачу.
Санитары били буйных,
Не заметили во мне,
Что играю, будто шулер,
Бесами плююсь извне,
Что способен, как убийца,
Если не себя, то всех.
Дом родной, моя больница,
Отпусти мне тяжкий грех.
Я наказан, я заказан,
Я давно не мыл полы,
В год не мылся я ни разу,
Язвы были так алы,
Что закат не столь красивый,
Кровь вулкана так ала.
Язвой назову заливы,
Вот примерно как мала.
Пил, ширялся, бедокурил –
Всë не то и всë херня.
Дай мне, боже, больше дури –
Проживу ещё полдня.
Не хватает чувств и мыслей –
Я пустой почти сто лет.
Бог ответил очень быстро:
Нет.
ВСЁ ХОРОШО…
Точных диагнозов нет, как и в принципе точности.
Мне показалось, вскоре ты так поправишься.
Чтобы не сгинуть, мне не хватает прочности.
Можешь не верить, но всё таки ты мне нравишься.
Над головой всё чаще летают вороны.
Видимо всё, что сказано – было правильно.
Чтобы убиться, так не хватало горя мне.
Кто умирает сам назовётся праведным.
Это так просто – всё разрушать убитое.
Чтобы мне было, если бы я доверился?
Между меня осталась угроза скрытая.
Я бы поверил, только совсем не верится.
Всё хорошо, я знаю, что значат ужасы.
Ты извини, но я не пойду на похороны.
Если быть честным, то люди умрут от мужества.
Я не умру, а просто ещё раз в обморок.
Что ж, повезёт, но ужас, конечно, конченый.
Я бы хотел таблеткам вернуть всё действие.
Кто-то сказал, что зря закричал про прочь, но ты
Стала моим последним ужасным бедствием.
ТУМАНИТ
Ничего никогда не остынет,
Не замёрзнет в печали строка.
Замаячит в холодной пустыне
Обречённая нить паука.
Замаячит, порхнёт незаметно
И истлеет на сером ветру.
Так приятна и всё таки тщетна
Глубина бытия поутру.
Синева беспощадного неба
Душит сумрак седой пелены.
«Я усталым таким ещё не был» –
Говорили поэты и сны.
И туманит весомая осень,
Задувает последний огонь.
Пламя вскоре проснётся и спросит:
«Почему так обмякла ладонь?»
Так туманится всё, но в молчании
На вопрос не ответит никто.
Только к счастью приводит познание,
Только где это счастие то?
Всё в холодной бескрайней пустыне,
Где таилась небес синева.
Ничего, кроме нас, не остынет,
Мы – последняя нить паука.
МОИ ОШИБКИ
Я совершил ужасную ошибку –
Я родился.
Я погибаю в страхе, в жути липкой,
В лицах.
И разрыдаться даже не могу –
Чужая жизнь же,
Я разрываюсь в сонную пургу,
Мои ножи злей.
Я знаю, что для жизни нужен страх,
Так ежедневно:
Мой пистолет живёт в других руках,
В другой вселенной.
Мне б самого себя сейчас простить,
Но даже в этом
Не преуспел и продолжаю гнить,
Как жаль, что летом
Продолжится безумие моё
И безусловно
Во мне знобит чужое и гниёт –
Так разум скован.
Я стольких потерял не потому,
Что все ужасны.
Прощение недоступно одному,
И всё напрасно.
Напрасен стыд, напрасен ум и быт,
Так на свободу.
Я, кажется, смогу себя убить,
Внимая слову.
Моя ошибка даже не моя,
Чтобы исправить.
Предсмертно так дрожит уже рука,
Гноится память.
ТЕБЕ
А знаешь, много так всего,
Вокруг кричат, гуляют птицы...
Я пуст – во мне нет ничего,
Но вот мечта – тебе открыться.
Все сны проходят – не впервой
Мне злиться на свою усталость.
Я, честно говоря, живой,
Когда ко мне ты прижималась.
Что значит – никогда вообще,
Но даже мёртвым я танцую...
Представь, как хорошо в тоске
Выдумывать тебя живую.
Ты больше это не прочтёшь,
Я остаюсь обвит цепями.
И даже всё, что было – ложь,
Одна война лишь между нами.
И мне, увы, не привыкать.
Хочу ещё не знать расплаты,
Ведь вместо мамы есть лишь мать,
Но не тебе со мною плакать.
ГРАНАТОВЫЙ САД
Есть что-то всё таки в цветении живом,
В саду граната, в одинокой розе,
Но я уже не говорю о том,
Что между криков потерялась осень.
Я знал огромное, пришлось познать и то,
Что прах не выживет, покуда нет исхода.
Гранат цветёт от пламени и до.
Гранат цветёт до следующего года,
А дальше – тьма и воздух так несвеж,
И так потоп собой обезображен.
И если хочешь, от меня отрежь
Столпотворенье вавилонских башен.
Не быть тобой есть самый лучший нимб!
Гранат цветёт и одинока роза.
Прошу прощенья, всё таки за сим,
Прощай, предатель, куклы смотрят косо,
И я – Дамокл или Гильгамеш
В сиянии Аккада и акаций,
А дальше – тьма и воздух так несвеж,
И все часы трубят свои двенадцать.
Мне столько лет, что посчитать круги
Равно исполнить реквием по телу.
И я так тонок, жилы так туги,
Что значит, видимо, пора уже за дело.
Я спал вчера и видел Страшный Суд,
Сам факт, что спал – уже моя ошибка.
За сим, прощай, за мной уже идут,
С верхов чужих не заиграет скрипка.
Объём стиха и жертвенность греха –
Единственно возможное для розы.
Гранат зацвёл, но искренность тиха
И видно в осень отстреляли грозы.
И будь во мне хоть что-то на двоих,
Я бы тотчас не вынес и ушёл бы.
И лунный диск уже пропел свой стих,
И в той минуте также хлещут волны.
Не зная, что создать – создать ничто,
Что было бы, как я один, ничтожно.
Гранат отцвёл, но в нём осталось то,
Что всякий раз сочтут таким же ложным.
В живом цветении всё же что-то есть,
В бесславной розе и в саду граната.
И если хочешь, это будет месть,
И если хочешь, это будет ладан.
© Илья Вакулин, г. Ростов на Дону
ВИНОГРАДОВ Нестор Сергеевич, 1997 г.р.
Ростов на Дону
ПОТЕРЯННОСТЬ
Бесконечных путешествий
В бесконечных городах
Я, наверно, насмотрелся,
И теперь хочу назад.
Было пройдено не мало,
Мной на жизненном пути
Ещё больше, точно знаю
Будет нужно мне пройти.
Я был счастлив где-то, с кем-то,
Я рыдал, как был один.
Достигал и после падал
Я с неведомых вершин.
Меня били по больному,
Я вставал и бил в ответ.
Кто-то стал любим до гроба,
Кто-то был, но больше нет.
Потешался, над другими,
Те смеялись надо мной.
Где-то ровно держал спину,
Где-то срезал по кривой.
Я искал себя и место,
Что назвать я смог бы «Дом»,
Но вернулся, как известно,
Я туда, где был рождён.
Те же люди, те же стены,
Облака над головой,
Неуютно, ведь наверно,
Это я теперь другой.
Тяготит бесценный опыт,
Серость дней внушает страх.
Свою душу растерял я.
В обезличенных дворах.
Всё, как прежде, только давит
Пережитое на грудь.
Я улыбчив, внешне вежлив,
Но не в силах отдохнуть.
Напрягает постоянство
И цикличность бытия.
Нарастил себе я панцирь,
Стала бременем броня.
Напряжен и подготовлен
Дать отпор в любой момент,
Но что делать, если вовсе
И обидчиков то нет?
Раздраженье, срыв на близких,
Крики, маты, суета.
От избытка мерзких мыслей
Подступает тошнота.
Научиться жить, как прежде
Это роскошь или труд?
Беззаботность, безмятежность –
Величайшие из чуд.
Как-то всё того не стоит:
Обживаться как-нибудь.
Или в поисках покоя,
Может снова... пора в путь?
О ЧЕМ ПЕЛА ВЬЮГА
Холодной рукой прикасается к стеклам
Мороз, что несется в потоке ветров.
Выводит попутно рисунки на окнах
Волшебных животных, колючих цветов.
Несется игриво, от севера к югу,
Поет об увиденных чудных краях.
Поет распрекрасная белая вьюга,
Поет обо всем, что видала в горах!
А там, за горами: морозное лето,
И замков ворота окутаны льдом,
Вершины и пики, покрытые снегом,
Заснувший в пещере крылатый дракон.
И где-то в долине из вечности в вечность
Танцует, по снегу кружась добрый дух.
В чертогах дворца незажженные свечи
Не тлеют, и их никогда не зажгут.
Обломки орудий кусками по снегу,
И понят они: звон блестящих мечей,
Застывшую крепость тяжелых доспехов,
Да славу былых – замороженных дней.
Холодные стены заснувшего замка
Заветные тайны терпимо хранят.
А где-то в подвалах бережно спрятан
За сотней замков бесценнейший клад.
Подземные гроты, куда еле-еле
С трудом пробивается солнечный свет
Скрывают от глаз город в сумрачной тени,
А жизнь в нем бурлит больше тысячи лет.
В холодной реке ледяным водопадом
Стремятся застывшие вниз корабли.
Но нет там команды, и нет капитана,
И нет никого абсолютно внутри.
А вьюга игриво кружится над домом,
Неся сновиденья с тех чудных краев.
На ухо поет о местах незнакомых,
И снегом заносит мой маленький дом.
Несись же игриво! От севера к югу!
И пой же о сказках и чудесах!
Туда и обратно, Родная Подруга!
О снежных вершинах, о мерзлых морях!
Покинутых замках, драконах в пещерах,
Забытых подземных живых городах!
И пой обо всем, что до этого пела!
И пой обо всем, что видала в горах!
СКЕЛЕТЫ
Пока я в час ночи мучаюсь от бессонницы,
Скелеты в моём шкафу травят друг другу байки,
Рассказывают неприличные анекдоты по очереди
И гогочут нахально, спать мне мешая.
* * *
Скелеты в шкафу – в своей зоне комфорта,
Им классно внутри, неохота наружу,
И я б, с удовольствием, выгнал их к чёрту,
Да только они не хотят меня слушать.
Зато, в час бессонный, в час сложный, тяжелый,
Они всем квартетом мне на ухо шепчут
О чём я хотел бы забыть и не вспомнить:
Моменты, что я позабыл бы навечно.
Они вспоминают: минуты позора,
Как я облажался они вспоминают,
Им это в досуг, ведь им всё – по приколу,
Они разболтать всем грозят мои тайны:
Как я где-то влип, где не смог я ответить,
А может, быть вовсе, где был я кретином,
Где я показался в невыгодном свете,
Где я себя вёл, как чудак – некрасиво.
И мне б их чертям, прям в окно, вместе с шкафом,
А может быть в лес – закопать их поглубже,
Покуда я добрый – гоню я их матом,
Да только они не хотят меня слушать,
Они засыпают, лишь где-то к рассвету
Хотя, даже днём с анекдотов гогочут,
Но знаю, наружу полезут скелеты
Во время бессонницы, где-то в час ночи.
ВЗРОСЛЫМ СВОЙСТВЕННО ДЕЛАТЬ ГЛУПОСТИ
Взрослым свойственно делать глупости,
Делать вещи, по-детски, нелепые:
Например, вот, скрывать то, что чувствуешь,
И не чувствовать то, что хотелось бы.
Говорить, например, что не думаешь,
Под влияньем чего бы то ни было,
Закрывать на замок свою душу,
Прикрываясь каким-то там принципом.
Не звонить, не писАть, когда хочешь,
Под предлогом, увы, непонятным.
Не всегда целовать даже в щеку.
После слишком уж долгих объятий
Убегать, не специально калечить,
Своё сердце и сердце другого,
Кто, как ты – до смешного нелепо
Себя тоже ведёт, как ребёнок
А ДАВАЙ… ПРИТВОРИМСЯ
А давай...
Притворимся с тобою влюбленными,
Несмотря на все наши отличия.
Просто так, смеха ради, попробуем
Пересечь мы черту безразличия.
Будем делать там всякие глупости:
Притворимся друг другу родными,
Чтоб потом обнаженные души
Мы друг другу доверить смогли бы.
Притворимся с тобою мы близкими,
Притворимся, что очень скучаем,
И давай, будто, очень боимся
Друг без друга остаться, представим.
Проведём мы с тобой время вместе,
Без намёков на всякие гадости,
Вроде глупых скандалов и ревности.
Давай сгладим мы все угловатости...
Мы с тобой никогда не расстанемся
Не порвём наших уз, обещаю
Ведь по глупой, дурацкой случайности
Мы друг в друга с тобой не влюблялись...
ТИШИНА В ПОДЪЕЗДЕ
Тишина в подъезде.
Звуки моего кашля:
Меня учат курению
В старой многоэтажке.
Позволь рассмотреть пирсинг,
Расскажи про свою ношу.
Милая, смотри объективно:
Для всех не будешь хорошей
Милая, давай начнём с чая,
А закончим, просто, рассказами.
О тех кого повстречали
И с кем были когда-то связаны.
Дружеские посиделки
Душевно, без всяких намёков
Одевайся ка лучше теплее,
Пройдёмся до остановки
На часах уже полшестого
Передай «Здравствуйте» маме,
А мне еще по Ростову
Ехать домой на трамвае.
Отпишусь, как доеду, конечно
Не голодный. Нормально. Не бойся.
Забегу до двадцатого, в среду
Если ты позовёшь меня в гости.
«Непрямой поцелуй»? Нет, не слышал.
Докурить за тобой? Нет, не понял.
Дым от этого «Чапман» с вишней
Неприятно першит мне в горле.
Ничего, еще будет время,
И научишь курить, чтоб не кашлял.
На седьмом этаже, в подъезде
Старой многоэтажки
У МЕНЯ ВСЁ ХОРОШО
– ...мы давненько не общались,
– Года два уже прошло...
– Ты там как, вообще, нормально?
– Да, окей, всё хорошо :)
«Меня предали сегодня –
Самый лучший из друзей».
– Как дела? И как здоровье?
– Всё прекрасно! Всё окей!
«Мне вчера хотелось сдохнуть.
Было больно всей душой».
– Как дела твои сегодня?
– Всё, конечно, хорошо! :)
«Мне недавно врач поставил,
Что не вылечить теперь».
– Чё случилось? Всё нормально?
– Да, нормально всё, забей.
«Мой щенок сегодня умер
Под колёсами авто».
– Как дела? Пойдём покурим?
– Да пойдём, всё хорошо :)
«...изменяла мне полгода
Я узнал из соц.сетей...».
Как дела и как погода?
Всё, естественно, окей :)
– ... тяжело мне на работе,
Ну, а твой день как прошел?
– У меня нормально, вроде...
У меня всё хорошо :)
© Нестор Виноградов, г. Ростов на Дону
ЛАЗЕБНЫЙ Сергей Николаевич, 1982 г.р.
Ростов на Дону
ЭПОХА ДОГОРАЛА
Последняя эпоха догорела,
Оставив нам жилое пепелище,
Покончено с Шекспировским Отелло,
Молчат немые Пушкин и Радищев.
Иван Петрович платит ипотеку,
Его супруга – женщина в ресурсе,
Беспроводному сенсорному веку
Прогресс угоден, если вы не в курсе.
На тёплом пепле в облачные дали
Жэ Ка нахально лезут этажами,
А чем эпохи жили и страдали,
Загугли сам, а нет, так топай к маме.
Психологи, как заповедь бубнили:
«Люби себя и в этом всё на свете.
Но этой романтической ванили
Мешают все, в особенности дети.
Беременность – пустая авантюра.
Купи себе подарок, если плохо,
Займись карьерой, ты не баба-дура,
Ведь дети – это стлевшая эпоха».
Не стлел лишь крест Христов над лобным местом.
Все мимо прут походкой торопливой,
А там Любовь распялась с манифестом,
Что, всё отдав, становится счастливой.
РЕБРО ТВОРЕНИЯ
Ребро творения, цветение земли
И сладость мёда в поднебесном дёгте.
Ладони, что, баюкая, несли
Планету книгой в детском переплёте.
От века женщину благословляет Бог
Любовь хранить в пылу житейской драмы,
В ней вложен каждого живущего пролог
И Сам Спаситель сыном был у мамы.
Её кружит семейных будней карнавал,
Но в ней весна звенит капелью звонко!
И слабым полом тот её назвал,
В ком никогда не бился пульс ребёнка.
Её любовь не приобресть за серебро,
В ней счастье для мужчин и наказанье
Она – то самое прекрасное ребро,
Что защищает сердце мирозданья.
ЯКОРЬ
По мотивам произведения Владислава Крапивина «Застава на якорном поле»
Случайный попутчик в скрипучем плацкарте
Часы километров топил в алкоголе,
Пеняя на то, что не может по карте
Найти, где застава на Якорном поле.
Он трясся на верхней вторую неделю,
И это ещё не считать пересадки,
Сдаваясь на милость горючему хмелю,
Хрустел огурцом с полустаночной грядки.
То мне предлагал, чтоб не пить в одиночку,
То, плакал, на всех обещая управу
Мечтая доехать в заветную точку,
Найти это поле и эту заставу.
Лежат якоря в чабреце и полыни
Куда корабли их ушли, и откуда?
Придёшь на заставу, как в сердце святыни,
И встретишься с мамой.... Такое вот чудо.
Молчу, обещая себе, что усвою
Простейшую лекцию – сколько ни «якай»,
В послании Павла, шестою главою
Надежда на Бога – единственный якорь
На поле к заставе, под полдень замерший
Идут якориться не лодки, а люди,
И пристань их душам – Спаситель воскресший
И чудо, я знаю, конечно же будет.
ПОД ГОЛУБИНОЙ КРЫШЕЙ
Она жила вот тут, на пятом,
Под самой голубиной крышей,
На зависть дворовым ребятам
По вечерам гуляла с Гришей.
А Гришка жил за два квартала
Где школа, там, через дорогу,
И что она в нём отыскала
Известно было только Богу.
Обычный парень из хрущёвки,
Учился в местной мореходке,
Не самый центровой в тусовке,
Но чем-то нравился красотке.
Ходил в спокойствии вальяжном
С ней вместе провожать закаты,
Любовь в раю пятиэтажном
Отгрохала себе пенаты.
На нас посматривал Григорий,
Как на малявок низкорослых
И хвастал, приходя во дворик,
Что там у них всё, как у взрослых.
Во мне и зависть, и обида.
Я слушал будто бы поддатый,
Кивал словам его для вида,
А сам хотел туда, на пятый.
А сам хотел как взрослый тоже,
Но всем в ответ моим потугам
Со мной девчонки были строже,
К себе пуская только другом.
Но Гришке счастья было мало:
Прикладываться стал к чекушке,
Она его приревновала
К такой сомнительной подружке.
Так из-под голубиной крыши
Собрав по-скоромуманатки,
Любовь сбежала, погостивши,
Оставив плитку шоколадки.
Григорий, пережив проруху,
Бытует – ни богат, ни беден,
А про неё с тех пор ни слуху,
Ни новостей, ни бабьих сплетен.
Она, я верю, полюбила,
Живёт у мужа, нянчит деток,
Всё по-семейному и мило,
С балкона вид квартальных клеток.
Нам, как беспомощным котятам,
Всегда не верится в плохое,
Смотрю в её окно на пятом,
Давно и явно нежилое.
ИЮЛЬСКИЙ ВЕЧЕР
Жара, ослабив хват удавки
На горле мира-старика,
Разлёгшись в скверике на лавке
Сквозь клёны смотрит в облака.
Дворами городских высоток
Гуляют дети и коты,
Работы выпускают тёток,
Платя прохладой за труды.
Они сквозь пальцы турникета,
«Отпикавшись» на проходных,
Идут в оплавленное лето,
Считая дни до выходных.
А из небесного кувшина,
Гоня остатки дня взашей,
Пролился вечер вязко, длинно,
В балконы первых этажей.
В «Магните» тёток очерёдность,
Тех самых, вышедших с работ,
Сметает всё, не глядя годность,
Как будто крикнул кто «апорт».
На них, едва дыша от пыли
Глазеют с клумбы сквозь стекло
Соцветия тигровых лилий,
Покачиваясь тяжело.
А к ночи в облачной карете
В открытость окон заходя,
Ворвался в связку улиц ветер
И рыщет в поисках дождя.
То вырвет дверь из рук в подъезде,
То треплет баннеры реклам,
То прыгнет с пассажиром вместе
В автобус вихрем по ногам.
Из бара вышел дождь вразвалку,
И воздух вяжет духотой,
Пора земную коммуналку
Бесплатно окропить водой.
И всех, кто шёл из заведений
Весёлый, летний, проливной
Без спроса, без оповещений
Гуляка – дождь догнал стеной.
Промокли волосы и шмотки,
Весь мир залит дождём тугим.
И лишь храпят в кроватях тётки
И выходные снятся им.
ОГОНЁК
Я огонёк на фитильке души,
На тонкой нитке скрученного хлопка:
И пламя, балансируя, дрожит
От песен ветра съёживаясь робко.
Себя не жаль, пусть греются, до фибр,
Я весь – тепло, как солнышко спросонья.
Пишу по стенам тенью свой верлибр,
Вдруг это для твоей души огонь я?
Я танцевал, чтоб жизнь в тебе хранить,
Так в пальцах кисти пляшут по картинам,
И пропиталась хлопковая нить
Души, оплывшей хрупким стеарином.
Ты выбегал на колкость сквозняков,
И холод ногтем брал меня под сердце,
Шипел в лицо: «Откуда? Кто таков?
Погасни, тёплый, смертью иноверца».
Он говорил, что здесь, на сквозняке,
Таких, как я, старуха ждёт косая.
И я бледнел на тонком фитильке,
Болезненно и страшно угасая.
Загородил рукой меня Господь,
Узнал Его по ране на запястье.
Распятым быть – не уши проколоть,
Гвоздю плевать в какой ты вырос касте.
На то и гвоздь, послушный молотку,
Чтоб без вопросов биться сквозь живое.
От слёз не жаться веками к платку,
Всех, кроме Бога на кресте присвоя.
А мне Господь спасти себя помог.
Мы, огонёчки, просто греем души:
Душе остывшей безразличен Бог,
И вряд ли что-то с ней бывает хуже
БЕРЕГ
Берега, пленившие океан,
Обнимают собой бесконечность воды,
Человек у берега вечно пьян
Или должен за свет и доставку еды.
Корабли на «вайлдберризы» везут,
Упуская в контейнерах грузы на дно,
И кровит пробоинами мазут,
Пеленая подводное царство в пятно.
Человек задраивал батискаф,
Жёлтый карлик в глубинах воды не горит.
Океан выбрасывал, поиграв,
Человека на пляжи своих Атлантид.
Океан присваивал корабли
И травился пластмассой и битым стеклом,
Переходы звёздами пролегли
И прочерчены в картах небесным стилом.
В океане вечность воздвигла скит,
И бескрайнее время подходит к концу.
Человек легко его покорит,
Если сам человек покорится Творцу.
© Сергей Лазебный, г. Ростов на Дону
© «Пробуждение», тексты. Все права защищены.
К оглавлению...
